ДМБ

Охлобыстин Иван Иванович

А я говорю – поди знай, я человек молодой!

А дядя Витя ему говорит – раз ты такой молодой, то тебе тогда надо в штаны по-маленькому ходить, иначе говоря – ссаться, по-научному – инурез. С инурезом тоже не берут.

А молодой человек недоумевает – дядя, я ссаться не хочу, я брезгую. И потом, как же я буду по-маленькому, если меня бабушка в одно время приучила – в четыре утра, бабушка дояркой была, у нее в пять дойка начиналась. Брала, значит, меня, малыша, – и на очко.

А дядя говорит – четыре утра – отличное

время! Делу время, а потехе час. Ссысь на людях, либо палец отнимать будем.

– Сынок, будь мужчиной, как твой пропавший без вести отец, – кивнула мама.

Привели его в военкомат.

Военком ему говорит – Что, солдат, ссымся?

– Так точно! – отвечает, – ссусь!

– Ну, это, солдат, не беда, – говорит, начальник, – такая сегодня экологическая обстановка, все ссутся: и я ссусь, и даже главком пысается бывает, но по ситуации. Что ж нам – из за этого последний долг родине не отдавать? Твой позорный недуг мы в подвиг определим – пошлем тебя в десантники, ты там еще и сраться начнешь.

Для убедительности начальник надул себе в голифе, повернулся к строю новобранцев и объявил: – А теперь всех на распределительный пункт! Чао, буратины! Можете даже писать мне письма до востребования, меня зовут Себастьян Перейра – торговец черным деревом. Шутка. Ха! Ха! Ха!

Холеные руки, унизанные золотыми перстнями выкладывают на стол пачки денег, золотые часы, бриллиантовые колье и прочие предметы буржуазного быта, звучит голос за кадром:

Да, жизнь – это колода карт!.. Кстати я именно тот чувак которого выкинули из казино.

Сложный был год. Налоги, катастрофы, проституция, бандитизм и недобор в армию. С последним мириться было нельзя и за дело принялся знающий человек – наш военком. Он собрал всех тунеядцев, дураков и калек в районе. Даже глухих определил в погранотряд «Альпийские Тетерева». Столько лет уже прошло, а они еще где-то чудят в горах. В отличие от всех остальных, я пошел по духовным соображениям. Мне было душно от мира, мир ко мне симпатий тоже не испытывал. Надо было сделать выбор. В монастырях не давали курить, в тюрьмах пить, оставалась армия. Армия – прекрасная страна свободы… и от мира, и от себя.

Двое крепких солдат выгрузили из автобуса пьяных в дым призывников и сложили штабелями у порога распределительного пункта под памятником мифическому герою революции.

Выгрузили – не помню в деталях, как и где. Помню только, что меня тошнило и над головой кто-то хмурый, бронзовый стоял в бурке, и еще кто-то рядом визжал:

– А чего я – нанялся за ним убирать?

А ему добрым голосом отвечали:

– Это, сынок, и называется – Родину защищать.

В общем, приехали. Ночью того же дня я поднялся и пошел с помещением знакомиться.

Пункт напоминал собой спортзал в молдавской спецшколе: повсюду расставлены деревянные лавки, на стенах бумажные плакаты героического содержания. В зале находилось человек двести. Один с лицом спринтера у телефона стоял:

– Марина, ты меня жди, и я вернусь. Да! Да! Что? Нет, Марина, к Баринову на день рождения не ходи, и к Толяну не ходи, а к тете Вере ходи. Ты дома, зайчик? Что? А, спишь! А кто у тебя там кашляет? Передай деде привет. А ты чего сопишь? Простудилась? Надо лечиться. Ты ложись в больницу. Я тебе письмо написал, на семи листах. На место доберусь, конверт куплю и пошлю. Ты мне сушки с маком пришли и аудиокассету с Борисом Гребенщиковым.

Стоящий рядом призывник его поторапливал:

– Давай, давай! Сворачивайся, мне домой надо позвонить, у меня сеструха рожает от завцеха…

На другом конце зала у дверей стонал дядя Витя, обращаясь к часовому:

– Да ты чего!.. Я тебе, дубина, говорю, я в армию уже ходил, а теперь я племянника провожал, вон такой обоссанный, губастенький у стены валяется. Ты проверь. Мне через час на дойку идти. Башмаков моя фамилия. Виктор Эдвардович.

Непреклонный часовой шмыгал гайморитом и отвечал:

– Дежурный придет, там разберутся…

Подошел я к стоящим у окна бойцам и спрашиваю:

– Где, говорю, мужики, берут в морские котики? В стройбат у меня нет настроения, не выношу бесплатного физического труда.

У них глаза повыпучивались:

– А ты чего косить не будешь? – Видно, так им здесь не понравилось.

– Смешные вы люди! – удивляюсь я. – Зачем же мне тогда было сюда ехать? Косить дома надо. Хотя на любителя. Я вам советую бутылку разбить и стекла нажраться. Верное дело. А я лично еду на халяву здоровья и знаний набираться.

– Да! – говорят ребята. – Ишь как тебя тыркнуло. Ну, на, выпей, может, отпустит… – и протягивают стакан с топорами.

Я выпил и упал навзничь, как в кино про войну. И опять все тот же голос заверещал:

– Что вы, издеваетесь!? Я только что за этой тварью убирал! Что я – виноват, что с ним рядом все время оказываюсь?

И все тот же добрый голос отвечал:

– Это, сынок, называется – Родину защищать.

Мне снилось, что за окном кто-то толстый летает.

Когда я открыл глаза, то увидел, что лежу там же где упал вчера

Один из бойцов – рыжий в панаме достал ее из за пазухи и предложил:

– Шмалите, друзья, сколько хотите, у Карлсона, который живет на крыше, там же и парники. Как вы уже наверно поняли, – я Малыш.

Потом к нам привели генерала-ветерана в орденах – чуть ни за взятие Шипки.

– Внучки! – крикнул он, – Пуля – дура, а штык – молодец!

– Не рви, батя, глотку, – посоветовал ему кто-то из толпы, – Лучше угости.

– А как же! – обрадовался тот и выставил из авоськи две трехлитровые банки зеленоватого самогона. – Только здесь бабка не достанет, не унизит гвардейца.