ДМБ

Охлобыстин Иван Иванович

Дверь распахнулась и нашему неискушенному взору предстало зрелище достойное кисти художника Ренессанса: в окружении пожилых цыган стоял молодой человек тридцати с небольшим, в дорогой английской тройке и обнимал крепкого брюнета. Лицо брюнета нам рассмотреть не удалось, поскольку он стоял к нам спиной. Единственное, что определяло барона как представителя древней нации, так это многочисленные золотые кольца с бриллиантами, унизывающие его тонкие пальцы, да еще гигантская золотая серьга в левом ухе. На наше появление он отреагировал взлетом правой

брови и ехидным вопросом, – что, кавалеры, – погадать пришли?

Очарованный сказочной фигурой этнического аристократа, я не нашел ничего лучшего, как сразу предложить, – может, в картишки перекинемся?

– Играть на что будем? – стольже ехидно продолжил свои распросы барон, огрядев нас с головы до ног, – на спички?

– При вашем высоком положении, как-то на деньги и не удобно предлагать, – тут же парировал я и предложил, – на просьбу. Мы тут в армию собрались и очень бы хотели, что бы вы нам спели песню.

– Песню?! Спел!? Я?! – изумился Леопольд, оглядел окружавших его цыган и оглушительно захохотал. Цыган тоже, как прорвало. Когда первые страсти утихли, барон выкушал еще одну рюмку и сказал: Значит, песню. А вы? Что вы можете?

Тут проявил себя Бомба. Экс-инструментальщик шагнул вперед и решительно буркнул: Все!

– Это ставка! – с уважением согласился Леопольд и опять захохотал на минуту. Наконец он успокоился и спросил, – какую игру выберем? Блек джек, голд джек, покер?

– Чего тянуть ваше драгоценное время, – ответил я, – Предлагаю нумеро.

– Нумеро, о, простота – мать совершенства, – кивнул Леопольд, ослабил объятья и брюнет, как мешок с селедкой тяжело осел на пол. Леопольд отбросил окровавленный нож, обтер руку платком и тут же выложил передо мной колоду.

Я полистал карты, нашел их приятными и положил назад на стол.

– Ну так я беру?! – улыбнулся барон.

– О чем разговор!? – развел я руками.

Леопольд, не задумываясь взял из колоды карту, перевернул ее и положил передо мной. Туз пик.

Я тоже взял карту и тоже туз пик. На столе лежало два туза одинаковой масти. Цыгане привстали и потянули руки за пазухи.

– Немного странно, но по всему выходит, что нам с вами везет! – развел руками Леопольд и показал на дверь, – пойдемте веселиться, вот только я к папе зайду на секунду. Спрошу разрешения. Законы. Кровь не водица, тем более цыганская.

Мы вышли в коридор, Леопольд постучался в соседнюю каюту, открыл дверь и вошел туда. Посреди каюты в кресле с высокой спинкой сидел пожилой господин и слушал радиоприемник. Передавали Баха.

– Что тебе, скотина? – грозно спросил он вошедшего Леопольда.

– Папа, я попеть хочу, – ласково ответил тот.

– Пошел вон, скотина! – рыкнул на него папа, схватил прислоненную к поручню кресла тяжелую дубовую трость с серебрянным нашабашником и замахнулся на родственника.

– Спасибо, папа! – спешно ретировался тот.

– Чтоб ты сдох, скотина! – летело ему вслед.

– Милейший человек, – закрывая за собой дверь, в полголоса признался барон, – терпеть его не могу. Редкая мразь. Вообще он мне не папа, а тесть. Будущий. Чтоб его черти съели! Пошли!

Нас провели в ресторан, заказали еду и напитки. Сам Леопольд ушел куда-то вглубь сцены.

Не успели мы докушать жульен, как кулисы разъехались и на сцену с визгом выскочили сначала кордебалет, потом четверо цыган с гитарами наперевес и наконец появился Леопольд. Он действительно был очень роскошный.

После феерического вступления кордебалета, отчего Штык потерял аппетит и покрылся холодной испариной, Леопольд сложил руки на груди и запел на итальянском языке «Санта Лючию».

– А это тоже цыганская песня? – полюбопытствовал я у сидящего рядом огромного цыган.

– Хорошие песни все цыганские, – кивнул он.

И он был прав, поскольку на припеве в дело вступили гитары.

К финалу девицы кордебалета выскочили в зал, схватили нас за руки и затянули на сцену.

Уже стихали последние аккорды, как в зал вошла высокая, но при этом беременная цыганка со стервозным лицом. Все сидящие в зале цыгане почтительно встали.

– Это моя невеста – Сирена Владимировна, гадюка подколодная, молодости меня лишить хочет, бай-бай электрошоком укладывает – шепнул нам Леопольд и закричал в зал, – Сиричка – нежность моя! Зачем ты встала, тебе же доктор сказал больше спать! Так будет лучше для нашего бэби!

– Не рви мне нервы, Леля, – грозно начала она, – ты опять пил! Мое сердце сказало, что это правда. Карты подтвердили.

– Сирик! Майн либэ! Это ложь! Отвратительная, мерзкая ложь! Твой орган заблуждается, а карты – просто суеверия – взвизгнул барон, перегнулся через стойку бара, ухватил там из блюда горсть зерен кофе и сунул себе в рот.

– Леля, мерин ты поволжский, я тебя предупреждала! – негодовала невеста, приближаясь и на ходу доставая из-под подола электрошоковую дубинку.

От расправы барона спасло неожиданное появление дикого прапора. Нашему славному вояке, каким-то образом удалось избавиться от пут и на данный момент он с неистовым воплем «бляди-и!!» мчался через ресторан, неся перед собой на вытянутых руках оборванный штурвал и рынду. За прапором с криком «Полундра!» бежало пятеро потных матросов.

– Так, гвардейцы! – схватил нас за рукав барон, – вот моя просьба – я жениться не хочу, я хочу с вами в армию. Я два раза от ее отца бегал – с самолета прыгал, с поезда сигал. Результат нулевой…

– Говно вопрос!.. В армии тебя не достанут – за два года либо тебя убьют, либо Сирена разлюбит… Армейская традиция… – кивнули мы и начали незаметно пробираться к выходу.

Пока мы спускали лодку на воду, в ресторане происходили следующие мероприятия: обезумевший от свободы прапор размахивал над головой рындой. Подойти к нему не представлялось возможным. Положение спасла Сирена Владимировна. Она, как-то особенно посмотрела военному в глаза, два раза щелкнула пальцами и спросила:

– Потанцуем, красавчик?