Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь: трилогия
Шрифт:
Я отдал сыновей за эту мечту! — выкрикнул Витовт, обращая к Василию свой огненный взор. — И теперь токмо Софья может помочь мне обрести, во внуках, в детях твоих, Василий, продолжение мое во времени и на земле! И, как знать, не сольются ли Литва и Русь воедино… Да и Польша тоже… — присовокупил он, нахмурясь, и замолк. Клятый вопрос о вере молчаливо встал перед ним главною препоною его обширных замыслов и быстрых решений. — В конце концов, не так важно, во что и как веруют смерды! — высказал он и снова умолк. И, отойдя от опасной черты, вновь заговорил с жаром, развертывая перед Василием великолепные видения грядущей мощи единой огромной страны: — А теперь помысли, ежели останут все эти маленькие смехотворные княжества, с десятком кметей и всемирною спесью своего володетеля? И что замогут они, когда явится новый Тимур? Да и какое хозяйство, какая торговля возможны будут в эдакой толпе карликов! Те же орденские немцы съедят русичей одного за другим! Я это тебе говорю, Василий, ибо только ты сможешь что-то понять! Смоленские князья понять что-либо не способны, а Олег будет тупо отстаивать свою отчину, и не более. Не с Семеном же, не с Кирдяпою мне говорить? Али уж принять бесер-менскую веру да протянуть руку Железному Хромцу? Где и в ком, кроме тебя, найду я на Руси сподвижника себе? Перед кем иным посмею открыть сердце свое, как не перед тобою? Мы родичи, ты мой зять, и этого не изменишь ничем! Пойми и поверь!
Витовт оборвал речь, как и начал — на высокой звенящей ноте. Подошел к своему креслу, сел, вцепившись пальцами в золоченые подлокотники. У Василия горело лицо и слегка кружило голову.
— С боярами баял? — поднял он на тестя тяжелые глаза, и Витовт слегка, чуть заметно, мгновением, расхмылил, ставши похожим на сибирского кота. Подумал про себя: "Кажется, проняло!"
Взамен воздушных замков, нарисованных им своему русскому зятю, Витовт получал Смоленск и обещание не вступаться в его дела с Олегом Рязанским. Великую державу, очерк которой он только что нарисовал Василию, Витовт собирался создавать сам для себя, без какой-либо помощи русича, а точнее сказать, и за его счет.
Он все-таки добился надобных ему грамот и заверений московских бояр, донельзя испуганных нашествием Темерь-Аксака, и мог торжествовать.
А Василий, подписывая соглашение с тестем, все не мог понять, как и чем тот настолько обадил его и обольстил, что он даже теперь все еще находится под впечатлением бурной Витовтовой речи и опасной тестевой доверительности?
Да, должна возникнуть империя, и мелким независимым княжениям в ней не жить. Русская империя! Но со столицею в Вильне или Москве?
Витовту в полной мере было присуще странное свойство иных людей подчинять себе окружающих, и Василий начинал понимать, почему к его тестю так тянутся люди.
Ближайшим итогом смоленских переговоров Василия стало то, что когда, в августе, Олег штурмовал Любутск, ранее захваченный Литвою, и уже почти взял охаб, Василий помешал ему, воспретив дальнейшие бои и заставивши отступить от города. Два месяца спустя, в октябре, на Покров, Витовт со всеми силами явился в Рязанской земле, выгнал Олега из Переяславля, разорил столицу Рязанского княжества и жестоко пограбил волость.
Они опять встретились: великий князь Владимирский и Литовский великий князь, в этот раз на Коломне. Теперь Витовт был в гостях у Василия, и опять приезжала на погляд Софья, забеременевшая сразу после Пасхи, в середине апреля. Приехала в возке, довольная, торжествующая, казалось бы, полностью укротившая Василия. Зять и тесть послали совместную грамоту Новгороду Великому, веля разорвать мир с немцами, на чем настоял Витовт. Новгородцы, впрочем, рассудительно возразили, что-де у них с великим князем мир свой, а иной — с Витовтом, а и с немцами тоже иной, и на Князевы прещения и понуды отнюдь не дались. Назревала новая новогородская пря.
И еще одного не уведали ни великий князь Владимирский Василий, ни Витовт: как в рязанских лесах, в мерзкой сыри, среди раскисших, занесенных мокрым снегом и вовсе непроходных путей и буреломного лешего леса, в рогожном шатре, приткнутом под раскидистою елью, разгромленный старый рязанский князь принимал своего зятя, Юрия Святославича.
Смоленский князь сидел нахохлившись, словно больной ворон, Олег, напротив, удобно расположившись на возвышении из седел, накрытых попонами. Сидел, как ни в чем не бывало, словно и не мокрый лес вокруг, и не промозглая сырь ранней зимы, и не чадит головешками разгромленная и сожженная Рязань у него за спиною, за разливом боров и полян, отделивших рязанского князя от его разоренной отчины. Кмети входили и выходили, получая приказания своего князя. Порою кто-нибудь из них шептал ему на ухо, тревожно поглядывая на смоленского гостя. Олег кивал, иногда зорко взглядывал, прикидывая в уме, сколько надобно лесу и сколько рабочих рук, дабы восстановить сожженный город. Отбить его он мог даже теперь, но литвины, по первым слухам, понимая, что в Переяславле-Рязанском им не удержаться, сами покидали город.
— Я могу воротить тебе стол даже сейчас, ежели бы не Василий со своей благоверной! — говорил Олег, спокойно глядя на нахохлившегося смоленского зятя. — Ты ешь!
Тот только повел глазом. Помыслил о том, как дико звучат слова Олега здесь, в рогожном шатре, глянул на деловитых, отнюдь не растерянных воинов, и те, скользом, тоже взглядывали на растерянного смоленского князя. И один молодой кметь, видно почуя сомнения гостя, с широкой улыбкой вымолвил:
— Отобьемся! Нам не впервой! Не усидит здеся Литва!
Сухое, в шрамах, лицо рязанского князя тронула невольная улыбка.
Костер, зажженный на воле, вспыхивал и трещал. Мокрые кони, привязанные под елью, отфыркивали влагу из ноздрей. "И, верно, им не впервой!" — подумал с невольным уважением князь Юрий, как-то поверивший вдруг, что потеряно далеко не все.
— Ежели Василий и дальше будет искать себе мудрости под жениным подолом, так недолго усидит и на великом столе! — жестко сказал Олег, глядя в огонь. — Съест его Витовт! А там… Будет он сидеть здесь вот, на твоем месте, и просить защиты у меня, старика. Поди, тогда и о родстве нашем воспомянет!
И Юрий понял, что Олег сможет все, все выдержит, выдюжит и перенесет. До той поры, покудова жив, пока длится эта суровая и красивая жизнь.
Так ли, инако, но великий князь Владимирский все более становился подручником Витовта, помогая тому забирать под себя русские волости одну за другою.
Наступила осенняя распутица, прервавшая на время боевые действия. Олег, впрочем, уже успел воротить себе Переяславль-Рязанский. А потом подошла зима.
Пятнадцатого января, в исходе 1396 мартовского года, у Василия Дмитрича родился второй сын, Иван.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Летом 1397 года разразилась давно ожиданная война с Новым Городом. Виновны были обе стороны. Великий князь так до сих пор не освободил новгородских пригородов: Волока-Дамского, Вологды, Торжка и Бежецкого Верха, занятых московскою ратью, хотя по перемирной грамоте обязан был это сделать. Сверх того, в апреле месяце поссорившийся с дядей князь Иван Всеволодович отъехал с Твери на Москву, и Василий Дмитрии дал ему в кормление Торжок "со всеми волостьми и пошлинами", распорядившись новгородским достоянием, как своим собственным. Мало того! Тою же весной двиняне отложились от Нового-рода, присягнувши на подданство великому князю Московскому, пользуясь чем Василий Дмитрии тотчас "разверже мир с новогородци".