Дмитрий Донской
Шрифт:
— А пес его знает!
Рать ушла не только вниз по Волге, но и конными вверх в сторону Торжка. Переполошилась Тверь, почуяли угрозу. Не натворил бы князь опять бед.
Княгиня Евдокия Константиновна не знала, как и подступиться к мужу с расспросами, но все же не вытерпела, подластилась:
— Посол Мамайкин снова ярлык привез?
Михаил Александрович страшно злился, когда вспоминали его предыдущую неудачную попытку стать великим князем, все казалось — глаза колют. Вот и теперь рассвирепел:
— Чего это снова?! Теперь ярлык навеки мой! Плевать на то, что Дмитрий снова с войсками поперек волоков по Нерли встанет! Пусть стоит хоть до скончания века. — Он вдруг довольно хохотнул, видно, вспомнив что хорошее. — Не успеет. Рати ушли на Угличе Поле и на Торжок. Пока этот увалень очухается, все уже в моих руках будет!
— Михайло, а Ольгерд-то помочь обещался? — поосторожничала жена.
— Обещал, да только я сам справлюсь! Мамай поможет!
— Ордынцы?!
— А то я ярлык не у Мамая получал?
Через три дня вернулся гонец из Москвы, загнав коня, он и сам был в мыле. Новости не лучшие: вокруг Москвы войска полно. Пока стоят, куда пойдут, никто не знает.
— Опоздал Митька, я уже пошел, а он еще только собирается! — снова хохотнул князь.
Было от чего радоваться, его рать небось уже в Угличе хозяйничает и в Торжке тоже.
На дворе страшно завыла собака, к ней присоединилась еще одна, потом еще и еще!.. Закудахтали глупые куры, забились в стойлах и на привязях лошади… Казалось, вся живность разом посходила с ума!
Поднявшийся шум и крики разбудили князя. Михаил Александрович вчера засиделся допоздна, все прикидывал, как что поделит и куда денет неугодных московских бояр. Старался никого из обидевших его тогда не забыть, даже Гавшу, хотя на дворе у того и было неплохо. Решил, что обязательно надо спросить толком, у кого и как сидел почти год сын Иван, когда его Дмитрий привез от Мамая в Москву (тоже могли бы посодействовать и помочь бежать!). Всех накажет примерно, всех!..
Первой мыслью было, что московская рать под Тверью, хотя понимал, что не могли так быстро, да и ворота заперты. Конечно, воскресный день, торг уже гудел, но князь надеялся на свою стражу и разведку.
Князь выскочил за дверь, навстречу холоп с мертвенно-бледным лицом и дурными глазами.
— Что?!
— Тама… тама… — слуга договорить не способен, только рукой тыкал в сторону двора.
Михаил Александрович оттолкнул, сам выскочил на крыльцо. И обомлел! По двору и улицам ветер нес пыль и все, что мог подхватить, но самым страшным было не это. На солнце уверенно наползала черная тень! Все вокруг окутывала настоящая мгла, было отчего дыбом подняться волосам и кричать дурными голосами.
Яркое июльское утро враз превратилось в настоящую ночь, потемнело сильнее, чем в сильную грозу. Но ни раскатов грома, ни даже облаков на небе не было видно. Просто солнце скрывалось точно за щитом.
Сколько длилось это безумие, никто не мог бы сказать, кричали все, хватались за голову, куда-то бежали… Но вдруг страшный черный круг стал отползать в сторону, точно освобождая солнце из плена. Князь, стоявший на крыльце, облегченно перевел дух. Темная, страшная тень медленно отступала, открывая по-прежнему яркое солнышко, обещавшее жаркий день.
Когда он вернулся в покои, княгиня Евдокия встретила мужа, сидя на ложе с широко раскрытыми глазами:
— Миша… что это, Миша?
Вид растрепанной, ошалелой супруги совсем не настроил Михаила Александровича на добродушный лад, презрительно поморщившись, бросил:
— Не знаю! Оделась бы!
Глядя вышедшему вон мужу, княгиня вдруг залилась горючими слезами. Конечно, она уже немолода, растолстела изрядно, подурнела с возрастом, и волосы седые, и руки дряблые… Но ведь все так, кто из рожавших женщин остается в годах красавицей? Может, с лица и хороши под румянами да белилами, а сними с них наряды, да сотри всю свеклу, ничуть не лучше будут. Почему мужчины этого не понимают?
О шуме за окном она из-за своей обиды на мужнину невнимательность даже забыла. Потому, когда девки, одевая и прихорашивая хозяйку, принялись наперебой ужасаться утренним страстям, вдруг спросила:
— А чегой-то случилось? Украли чего, что ли?
И надо же было в ту минуту снова войти в покои князю! Фыркнул, как кот:
— Украли!.. Только и знаешь кражи! На солнце тень наползала!
Укор был несправедливым, никакие кражи княгиню не интересовали, а давеча сам же не захотел объяснить, почему шум на улице! И губы Евдокии снова задрожали, едва не заревела. Не допустили девки, принялись в десять голосов рассказывать, как на солнышко вдруг наплыла черная тень и стало темно, как ночью! А потом тень отползла, и снова все исправилось. Спросить бы мужа, отчего такое бывает, но ведь не только не скажет, а снова дурой обзовет.
Михаил Александрович и сам не мог понять, почему так злится на супругу. Зря княгиня Евдокия думала, что это из-за оплывшей фигуры и двойного подбородка, мужу давно было наплевать на ее вид, коли понадобится что, так девок под боком немало, но его мысли заняты другим, потому и девки не очень нужны.
Сам себе тверской князь не желал сознаваться, что его оскорбляет отношение жены к его попыткам стать великим князем. Похоже, самой Евдокии Константиновне не нужно это княжение, ей и в тверском тереме хорошо. А Михаил Александрович не мог оставить попыток занять владимирский престол даже после прежних поражений. Отдать княжение Митьке московскому?! Не бывать тому!
А что до утреннего кошмара, так еще неизвестно, кому то предостережение. Может, как раз Москве! Все же ярлык у тверского князя. И он его никому не отдаст!
Зря Михаил Александрович не придал должного значения рассказу взволнованного гонца, тот правильно понял, что вокруг Москвы собираются русские войска. И собирались они против тверского князя. Если бы он не чурался и приехал на общий сбор князей в Переяславле, то, может быть, понял, что не стоит встречать против всех-то сразу.