Дмитрий Ульянов
Шрифт:
Дзевановский сделал все возможное, чтобы назначение состоялось. На заседание Таврической земской управы он явился с товарищами по Пироговскому обществу. Среди них были фармацевт Семен Григорьевич Метт и губернский ветеринарный инспектор Александр Васильевич Рожко — люди в губернии известные и уважаемые. Как и предвидел Дзевановский, «психическая атака» на исполняющего обязанности начальника губернского врачебного отделения Белиховского возымела свое действие. Вопрос о назначении Ульянова рассматривался в числе первых. Угодливо посматривая в сторону пироговцев, Белиховский огласил:
— Управа слушала прошение врача Дмитрия
Однако утверждение задержалось надолго. Буквально на следующий день Белиховского вызвали к товарищу губернатора. Тот «для пользы дела» ознакомил руководящего земца с предписанием Московского жандармского управления. В нем врач Ульянов характеризовался весьма неблагонадежно в политическом отношении.
Исполняя указания охранки, губернские административные власти задержали утверждение Дмитрия Ильича на должность. Но и не отказали вовсе. Чиновники Департамента полиции, как выяснилось из переписки, наводили справки: является ли Ульянов членом партии большевиков? Может, он вообще отошел от политической деятельности? После поражения революции такие случаи не редкость.
Пока власти судили-рядили, допускать ли Ульянова к исполнению служебных обязанностей, Дмитрий Ильич время попусту не терял. Он знал, что в городе жили и боролись его товарищи по партии. И к одному из них, Тимофею Гавриловичу Багликову, бригадиру крымской трудовой артели, он имел пароль.
Иногда Багликов заходил в кофейню на Александро-Невской улице, возле редакции газеты «Южные ведомости». Там артельщики зачастую отмечали окончание щедро оплаченных работ. Полиция привыкла к их пиршествам. К тому же сам бригадир пользовался у полиции репутацией «своего» человека. Был он женат на сестре урядника, известного в Симферополе черносотенца. Дмитрий Ильич стал заглядывать в кофейню и вскоре по приметам узнал Багликова. Так состоялось знакомство. Но в кофейне разговора не получилось.
В воскресенье утром они увиделись снова, только теперь на берегу Салгира. Багликов сообщил, что в дальнейшем можно будет встречаться в подвале местной кофейни.
В этой кофейне предполагалось организовать типографию. Чтоб Дмитрий Ильич лучше представил условия, в которых вынуждены были действовать симферопольские большевики, Багликов назвал некоторые цифры. В городе тридцать предприятий, около тысячи рабочих, а большевиков осталось всего девять человек. Остальные арестованы. Партийной организации, по существу, нет. После 1907 года симферопольские большевики дважды пытались связаться с керченскими товарищами. У тех была типография и довольно сильная партийная группа на заводе Бухштаба. Но оба раза подводили связные. Первый провалился по неосторожности. А вот второй как будто сделал все правильно, но почему-то керченский товарищ, хозяин явочной квартиры, вскоре после визита связного угодил на каторгу…
Рассказ Багликова заставил Дмитрия Ильича крепко задуматься. Нужно было создавать, по сути, новую организацию, и именно в Симферополе. Через Симферополь, как представлялось Дмитрию Ильичу, удобнее всего держать связь с уездами губернии. Из Симферополя в Москву, через Александровск и Харьков, шла прямая железнодорожная линия.
Работу по восстановлению и активизации большевистских организаций Таврии следовало начинать не мешкая, тем более что в Симферополе, Севастополе, Керчи, Феодосии, Евпатории, Джанкое, на соляных промыслах Сиваша особенно активно действовали меньшевики и эсеры. Невдалеке показалась компания подвыпивших чиновников. Тимофей Гаврилович тотчас развернул принесенный с собой сверток, и в его руках оказалась бутылка «казенки».
— Сколько раз она маскировала нашего брата, — заметил он, нарезая сало.
Багликов искоса посмотрел в сторону расположившихся на траве гуляк. Пора было расставаться. Тимофей Гаврилович назвал Дмитрию Ильичу адреса явочных квартир. На них уверенно можно высылать из Москвы партийную литературу.
Наконец губернская управа утвердила Ульянова в должности санитарного врача, и Дмитрий Ильич, получив напутствие Дзевановского, в начале мая выехал в Феодосию.
Местные феодосийские власти проявили повышенный интерес к личности Дмитрия Ильича Ульянова. Врачи в уезде менялись довольно часто, и приезд еще одного в общем-то представлялся рядовым событием. Но при этом впервые на имя полицмейстера Феодосийского уезда поступило сообщение начальника жандармского губернского управления. Полковник Немирович-Данченко ставил в известность полицмейстера Попова о том, что врач Ульянов трижды арестовывался за революционную деятельность. Поэтому местной полиции предписывалось установить за новым врачом негласный надзор. Полицмейстер поручил исправнику Ионину следить за Ульяновым и регулярно составлять отчеты о его деятельности.
Таким образом, Дмитрий Ильич еще не приступил к своим обязанностям, а за ним уже устанавливалась слежка.
На железнодорожной станции Аркадий Михайлович Чеглоков, один из уездных врачей, встречал гостя. Чеглоков пожелал новому коллеге успеха и благополучия на весьма тяжелом, но почетном поприще, затем предложил место на скрипучих дрожках.
День клонился к вечеру. Красное солнце освещало голые угрюмые холмы. Только внизу, у самой городской черты, зеленела узкая полоска виноградников.
Чеглоков стал рассказывать о здешних делах. И начал, как ему представлялось, с главного — с воды, недостаток которой ощущается всюду, и прежде всего в борьбе с эпидемиями. Вода поступает только из артезианских колодцев, а колодцы эти принадлежат частным лицам. Существует проект о передаче колодцев городским властям. Но против этого проекта ополчились владельцы. К сожалению, их поддерживают местные власти и даже некоторые медики.
По пути с вокзала дрожки остановил исправник Ионин. Он любезно представился Дмитрию Ильичу, справился о самочувствии, сказал, что в случае надобности он всегда к услугам господина Ульянова. Дмитрий Ильич догадался, что местный блюститель порядка давал понять, что в Российской империи, как ни велика она, каждый человек — под всевидящим оком.
Ионин козырнул и попрощался, но Аркадий Михайлович больше не вернулся к прерванной беседе. Много лет спустя он признается Дмитрию Ильичу, что тогда не на шутку испугался: не везет ли он переодетого жандарма? Время ведь было пасмурное, 1911 год.
Чтобы нарушить неловкое молчание, Дмитрий Ильич спросил коллегу, можно ли найти приличное, но недорогое жилье, семья у него небольшая — он да жена, а потом, может, приедут мать и сестры. Аркадий Михайлович помог Дмитрию Ильичу подыскать квартиру и маленькую дачу на берегу моря.