Дневник Аси Лазаревой. В поисках простой любви. Часть первая
Шрифт:
Только я обрадовалась, что теперь у журнала есть Эллочка и хотя бы обложки будут с узнаваемыми и любимыми публикой людьми, как вдруг – гром среди ясного неба. «А сколько часов у Эллы?». Вопрос от издателя, разумеется. Я уже знаю, что это очень плохой вопрос.
Наглость, с которой Эдуард подменяет понятия, документы, законы и вообще общепринятые правила впечатляет. Но мы находимся внутри системы и вынуждены подчиняться ее правилам. Эдуард Витальевич очень гордится своей системой трудового права. Каждого, кто устраивается на работу к Эдуарду Витальевичу, тот долго допрашивает о количестве времени, которое кандидат тратил на работу на предыдущем месте. Обычно, кандидат стремится подать себя в наилучшем виде, всячески распушает хвост и немного преувеличивает.
Можно перевыполнять планы, не есть обеды, ставить трудовые рекорды, приносить в компанию миллионы, – ничто не уменьшит количество часов, их требуется непременно «отсидеть». Айтишники называют человеко-часы «жопо-часами». Как же они правы!
Я сначала думала, что весь этот бред случился оттого, что Эдуард никогда не работал ни в одной мало-мальски приличной компании. В молодости он немного побыл военнослужащим, мечтая о богатстве и только. Поэтому он ничего не знает об обычной организации дел в других компаниях или учреждениях. А тот факт, что из лихих девяностых Эдуард выплыл со своим довольно устойчивым бизнесом, внушил ему уверенность в собственном гении. Так что Эдуард с ощущением полной вседозволенности погружается в нормотворчество, предусмотрительно не отражая это ни в каких документах, поэтому мы все немного в Нарнии.
Да, я заметила тут еще одну диковину. Помимо жопо-, то есть, простите, человеко-часов босс желает присвоить практически все, что только можно получить с сотрудника. Творческие способности, связи, знакомства, как в случае с Эллочкиными контактами. А в целом босс вполне милый человек, он даже опасается за свою карму, мол, не испортить бы ее нехорошими делами. Этот факт вселяет в меня надежды на лучшее.
Ничего чужого не забыл?
Так вот, про «жопо-часы». Я-то приучена к трудовой дисциплине чуть ли не с детства, а вот Эллочка оказалась совершенно не приспособлена к такому графику. Более того: гордая грузинская женщина дерзко считает его вредным для своей квалификации. Об Эллочке я, конечно, позаботилась. У нее даже во вшивой бумажке никогда не было прописано двухсот часов, что само по себе уже расстраивает издателя. Ни у кого в редакции, кстати, нет обязательных двухсот часов. #Яжюрист. Я чту гарантии, предоставляемые трудящимся законом. Но Эллочка с трудом высиживает в офисе и сто шестьдесят восемь часов. И это позволяет боссу полностью обесценить Эллочкины результаты в виде именитых людей на обложках и кучу PR-проектов для основного бизнеса Эдуарда. Зачем?! Я не понимаю его. Вместо того, чтобы решать реально существующие проблемы или хотя бы не мешать, он вцепился в единственное, что нормально работает.
Это, кстати, лишь одна сторона медали. Есть и вторая: контакты. Контакты Эллочки хранятся в ее голове и в ее священных еженедельниках. Распухшие от возраста и весьма потрепанные, они обитают в обширных Эллочкиных сумках. Эдакие видавшие виды гроссбухи. Эллочка ими очень дорожит. Эдуард быстро понял ценность Эллочкиных контактов и потребовал занести их (бесценные, нажитые непосильным трудом!) во внутрикорпоративную базу. Любой пиарщик вам скажет, насколько это низкое непотребство и непотребная низость. Ведь пиарщик – это и есть огромный набор работающих контактов. Эллочка собирала свой багаж почти двадцать лет, и тут – «отдай». Этим своим шагом Эдуард окончательно добил PR-директора. А в качестве обоснования этого требования был приведен такой аргумент: «Ну, она же представляется нашим PR-директором».
Эллочка намылилась на выход, что и понятно. Но я-то этого никак не могу допустить. Если
Тот самый кабинет!
Мы с Эллочкой приехали и сразу почесали в кабинет к Зине и Ниночке.
– Доброе утро, родная, – горестно молвила Элла Георгиевна, целуя разодетую в Chanel и Celin, идеально накрашенную и идеально причесанную Зину.
– Я не могу так работать, я ухожу, – Эллочка готова была зарыдать, но кое-как держалась.
Только она открыла рот, чтоб продолжить, как вдруг дверь с грохотом распахнулась. Скорбная сцена была разрушена ворвавшимся в кабинет вихрем. В вихре наблюдались ранняя лысина, небольшое брюшко, смешные мимика и жесты и слышались много-много слов и заливистый смех. Это к нам влетел сияющий начальник отдела оптовых продаж (он же «начальник опта»), он же Славик. Полноватый невысокий молодой человек лет тридцати с глазами навыкате, крупными губами и армянским носом. Что было совершенно оправданно в его случае, так как армянином он и был.
Кому-то юноша мог бы показаться даже страшненьким, если бы не живость его лица и не обезоруживающая улыбка. Она у него была такая широкая и счастливая, во все тридцать два ровных белых зуба, что, глядя на него, невозможно было не расплыться в ответ так же широко и счастливо, позабыв обо всех своих сложностях. А когда Славик начинал говорить, всех вокруг обдавало жаркой южной волной обаяния и веселья. В общем, как только он открывал рот, то становился абсолютным красавцем. Да, и так тоже бывает.
– О, Зиночка, какая прическа! У тебя новый стиль? Новая юбка? Ооо, встань, повернись, уууу, ооо… Боже мой, ты так хороша сегодня! – причмокивал начальник опта так, словно на него снизошло откровение и он наконец увидел ЕЕ! Самую красивую женщину во вселенной…
– Ну, Слааавииик, – зажеманничала Зина Борисовна, но тем не менее встала и повернулась, давая Славику рассмотреть себя.
Мы с Эллочкой поотрывали рты от удивления, но сразу их закрыли и вежливо заулыбались. Ниночка тоже принялась нахваливать Зину Борисовну. Кажется, все происходящее удивляет только нас с Эллочкой. Зина Борисовна все воспринимает как должное и прямо цветет от ста пятидесяти цветастых Славиковых комплиментов.
– О, боже, какая ты, уфф, аппетитная, я б тебя… – тараторил Славик, закатывая глаза, закусывая губу, потирая пухлые ручки и прямо дрожа от страсти. – Ух! – и он слегка шлепнул Зину Борисовну по пятой точке.
– Ну, Слааавииик, – Зина Борисовна, довольная, как слон, усадила свой зад обратно в кресло.
– Ниночка, доброе утро, – фейерверк обратился к тихой, но тоже очень модной Ниночке.
Когда Славик повернулся так, что Зина Борисовна не могла видеть его лица, то он подмигнул Ниночке и нам заодно. Незаметно для Зины, но ободряюще похлопал Ниночку по плечу и умчался. Каждой из нас досталось немного его внимания. Нет, даже не так, каждая из нас на секунду почувствовала, что это она самая красивая в этой комнате. За исключением Зины, той досталось столько «любви», что, по идее, на этом топливе можно протянуть до конца дня. «Вот же обаятельный паршивец, – подумала я вслед исчезнувшему Славику, – всю сцену скомкал». Всерьез на Славика сердиться было невозможно.
– Я ухожу, Зина, – Эллочка не поддалась сексуальным флюидам Славика и не сбилась с мысли, – объясни ему, что в редакциях не считают часы. Я уйду, и журнал умрет. Все журналы, из которых я уходила, закрывались, – пригрозила Эллочка и равнодушно уставилась перед собой.
Зина Борисовна забеспокоилась. Я не в первый раз пью кофе в этом кабинете, и я давно разрекламировала Эллочкины возможности. Зину Борисовну Эллочкины возможности радуют, она хочет в бомонд. У нее все в жизни есть, а вот бомонда нет. Бомонд, которым поманила Эллочка, с ее уходом грозил окончиться, так и не начавшись.