Дневник Большого Медведя
Шрифт:
– Тогда почему именно мы двинулись?
– Мы… наверное, просто сумасшедшие, – выдохнул Степан.
– Называй вещи своими именами – пизданутые. Мы могли с тем же успехом остаться там, каждый день при воде и еде, но нет, мы попёрли в другую часть Зоны, и ещё не факт, что уйдём отсюда живыми. Но вот нахрена мы попёрли – этого я не понимаю.
– Ладно, – Иван Иваныч сдался, опуская голову. – Всё равно это ничто не изменит. Кто-то должен организовать эти лагеря…
– Зачем? Чтобы захватывать власть?
– Для чего
– Вера в свободу? – хмыкнул Олег.
– Она самая. Потому что люди, столько лет прячущиеся в собственных раковинах, совсем её не знают.
– Звучит как-то по-христиански.
– Не подменяй одно другим.
Они замолчали. Все смотрели в окно, где белый, яркий диск солнца поднялся над посёлком и заиграл лучами по крышам.
– А я, наверное, пойду своей дорогой, – произнёс Степан.
– Почему?
– Красиво здесь, а любоваться этой красотой с вами я не могу.
– Экий ты, буддист, – ехидно бросил Олег, цокнув.
– Я не буддист, но это неважно. Раз так вышло, что нас заперли здесь, я бы хотел потратить своё время по собственному усмотрению.
– Буддист-буддист. Да ладно тебе, иди на все пятьсот дорог, – он радушно хлопнул Степана по плечу.
– Заберите только от меня это чудовище, иначе я с ним в одиночку не засну, – он протянул автомат и патроны.
Олег засмеялся.
– А как же волки, медведи?
– Не думаю, что они здесь водятся. В крайнем случае залезу на дерево.
– Во даёт. Как говорится, парень ты не промах. Я буду спокоен за тебя.
Автомат я взял себе, поэтому пришлось часть провианта дать Олегу, чтобы не загнуться под рюкзаком. Иван Иваныч приготовил нам гречки с тушёнкой, заварил чай чудовищным образом – в самоваре. Распрощались сытые, не держащие ни на кого зла, горящие разными целями. Степан двинулся за гору, в лес. Мы с Олегом направились по южной объездной дороге.
19 апреля 1993 г.
Объездная дорога с левой стороны огорожена лесом, за ним проглядывают дома, мимо которых мы шли ранее. По левую руку блестит тающий лёд озера. Оно, словно неправильная раковина, растянулось с севера на юг. Потом дорога делится на две: половинка уходит в лес, другая – к городу. Мы двигались по объездной и вышли на главную дорогу, по которой проходили ранее из другой части города. Ненадолго остановились в том же большом магазине, где уже были. Непривычно и одиноко смотреть на те места, давно пройденные, но вместе с дорогими людьми. Теперь я могу их назвать по-настоящему дорогими.
Олег всё время пытается шутить и рассказывать небылицы. Меня хватило ненадолго поддерживать такой тон. К вечеру и он сдался.
Решили переночевать здесь, в тепле, рядом с едой и относительным комфортом. Я бросил матрац в углу, недалеко от полок с хлебом, здесь не дуло и не так явно был слышен запах протухшей еды. На секунду подумал о Степане, у которого не было ни матраца, ни одеяла, только рюкзак и он сам. Вздохнул об Иване Иваныче и утешил себя тем, что наконец старик получил бесплатный загородный дом с огородом. Теперь он может расслабиться. Олег улёгся на свою половину, оставив мне краешек одеяла, и тут же заснул.
Мне не дают покоя слова Ивана Иваныча о защите людей от бандитов. Неправильно называть их так, но ничего не могу поделать с собой: лицо Вити Первого не внушает мне доверия. Конечно, кто-то должен взять на себя большую долю ответственности и всё же создать лагеря, где бы люди могли полноценно жить и чувствовать себя в безопасности, где бы они смогли не просто есть и спать, но, если нужно и если это ещё возможно, образовывать пары и семьи. Но кто может взвалить на свои плечи такую ношу? А что, если кто-то уже сделал это? Мы не встречали людей, которые могли бы рассказать нам новости из другой части Зоны. И нужны ли вообще такие лагеря? Что, если задумка была иной и нам просто нужно умереть здесь? Внутри меня всё горит и шумит. Я был бы готов взять на себя ответственность, но я не уверен, что смогу, что смогу и доведу дело до конца. Что люди пойдут за мной. Кто-то всё же должен…
20 апреля 1993 г.
Странное чувство – готовить завтрак на двоих. Олег ещё спал, когда я закусывал перловку хрустящими хлебцами. За нами больше некому наблюдать, поэтому и не перед кем чувствовать себя виноватым. Может, то, что я испытывал к Ивану Иванычу было вовсе не уважение, а страх? обыкновенный детский страх перед взрослым?
Мы собирались уходить, как только в магазин зашла женщина. Её странно вытянутая голова, бледные губы просили у меня жалости. Она теребила верёвки, свисающие из рюкзака, и смотрела на нас большими серыми глазами, которые, казалось, ещё секунда – и заполнятся слезами.
– Здравствуйте, – проговорила она.
– Здравствуйте, – ответил я, пребывая в неменьшем одеревенении, чем она. Необыкновенным было слышать чужой голос, такой не похожий на мужской.
– Вам повезло: здесь ещё много чего осталось, – задорно сказал Олег.
– Спасибо, это будет кстати.
Думалось, что передо мной внеземное существо, сброшенное в эту дыру по какой-нибудь глупой ошибке. Женщина была одна, одета легко, с виду не вооружена, а её робкие оленьи глаза просили о помощи.
Конец ознакомительного фрагмента.