Дневник Бриджит Джонс (др.перевод)
Шрифт:
– Э-э-э… у вас все в порядке, Бриджит? – осторожно осведомилась Хло.
– Да, все отлично. Кстати, будь так добра – поднимись в детскую и разбери вещи Мейбл в шкафу, хорошо? – добавила я с несвойственной мне холодной властностью.
Как только Хло удалилась, я схватила еще один кусок капусты и, засунув его в рот вместе с подушечкой «Никоретт», снова впилась глазами в газету.
«…обнаруживают, что добровольно расстаться с непыльной и приятной работенкой (а это именно работа, хотя на первый взгляд может показаться иначе) невероятно трудно. И молодые люди продолжают держаться за отношения с «крокодилицей», пока их не выжмут досуха и не выбросят вон, как без сожаления выбрасывают отслужившую свое мебель.
Да уж, не позавидуешь молодым людям, побывавшим в зубах
Нет, разумеется, бывают и исключения. Некоторые молодые люди – вроде Эштона Катчера и некоторых других – используют своих «крокодилиц» в качестве стартовой площадки для стремительного карьерного роста. И все же в большинстве случаев брошенные любовники возвращаются в свои крошечные грязноватые квартирки, где влачат одинокое, унылое существование. Друзья, коллеги и даже родственники смеются, а зачастую откровенно презирают того, кто много лет подряд был игрушкой богатой старухи. Таким молодым людям бывает невероятно трудно адаптироваться к жизни в реальном мире, ибо они не в силах забыть гламурного блеска, который когда-то их ослеплял…»
Навалившись грудью на стол, я уронила голову на руки. Гребаная Эллен Бошар! Неужели эти чертовы журналисты не понимают, какой вред причиняют людям их бойкие статейки на «общесоциальные» темы? Проблемы? Да они создают их буквально на ровном месте, просто высасывают из пальца! «Что произошло с уличными кафе?» – вопрошает один. «Повсюду открываются новые кафе!» – восторгается другой. Третий кропает заумный сентенциозный комментарий на тему «о кафе», причем подает дело так, будто его выводы – это результат серьезных многолетних исследований, а не полторы тысячи слов, которые кровь из носу необходимо было сдать к назначенному редактором сроку. И никому нет дела, что такие второпях нацарапанные статейки, сочиненные из обрывков фраз, подслушанных корреспондентом в пабе для диабетиков, или на основе пары нерезких фотографий, мельком замеченных в «Хит», портят людям жизни, ломают судьбы, осложняют отношения!
А еще…
– Бриджит, с вами правда все в порядке? – спросила Хло, снова появляясь в кухне. – Хотите, я заберу Мейбл и отвезу ее к врачу?
– Нет-нет… я сама, – ответила я. – Только отправь в школу СМС – напиши, что я уже еду, о'кей?
И, состроив самую беззаботную мину, я продефилировала в туалет. Там я опустилась на унитаз и сжала голову руками, стараясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Ах, если бы только все проблемы не навалились на меня разом! Сомнения Рокстера, ужасная статья, «нормальный сценарист вместо этой полоумной Дарси», да еще в довершение всего – нарыв у Мейбл на пальце, на который, как прозрачно намекалось в школьной эсэмэске, я своевременно не обратила внимания, так как была слишком занята личными делами… Да, по отдельности я могла бы справиться с любой из этих проблем, но не со всеми вместе. Как же мне быть? Пожалуй, в первую очередь следовало бы позаботиться о ребенке, но мне не хотелось, чтобы кто-то из школьной администрации – тот же мистер Валлакер, к примеру, – видел меня в растрепанных чувствах. Если я приеду в школу такая, как сейчас – с выпученными глазами и безумным взглядом, мне не только не отдадут дочь, но еще, пожалуй, отправят ее в какой-нибудь приют «для детей пьющих родителей», пока я не предъявлю справку о своей психической полноценности и родительской благонадежности.
Равновесие. Я должна обрести душевное равновесие, которое ничто не сможет поколебать. А для этого мне необходимо в первую очередь очистить свой разум. Как сказано в книге «Как не сойти с ума», мозг – достаточно надежная машина, но если его перегрузить, он может пойти вразнос.
Я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и во все горло завопила: «Маааааааааааа!» (именно так звучит буддийская молитва, обращенная к Божественной матери).
Потом я посмотрела на себя в зеркало. Зрелище было душераздирающее… Я
13:00. У меня сложилось впечатление, что Мейбл была даже рада, что из-за нарыва на пальце я приехала за ней пораньше, да и сам нарыв выглядел не таким страшным – уж во всяком случае, не таким запущенным, как живописала его в эсэмэске школьная медсестра. Тем не менее мы все-таки поехали к врачу.
В приемной мне пришлось целых четыре минуты стоять перед двумя регистраторшами, которые продолжали что-то набирать на компьютере с таким видом, словно а) меня здесь вовсе не было и б) они писали в соавторстве философский трактат в стихах. Пока я ждала, Мейбл с любопытством расхаживала по приемной, потом ее внимание привлекли санитарно-просветительские брошюрки на вращающемся пластиковом стенде.
– Я сейчас буду читать! – громко объявила моя дочь. – Слушайте! Гы… о… эн… о… р-ры…
– Прекрасно, дорогая, – сказала я, опускаясь на диван. Мне наконец удалось привлечь к себе внимание одной из регистраторш и добиться, чтобы нас записали на прием, так что теперь я с чистой совестью могла проверить свои СМС на случай, если Рокстер, «Гринлайт продакшнз» или еще кто-нибудь написали мне несколько слов, которые могли бы меня хоть немного ободрить.
– Гы… о… эн… о… р-ры… е… я!
– Молодец, Мейбл! – пробормотала я.
– Гонорея! – радостно воскликнула дочь, раскрывая цветную брошюру. – Ой, мама, тут картиночки! Почитай мне про гонорею, а?..
– Обязательно! Только попозже, договорились? – пообещала я, запихивая брошюрки в сумочку. – А ты пока посмотри, может быть, там есть еще какие-нибудь красивенькие книжечки, – добавила я, хотя мне было прекрасно видно, что цветных брошюрок на стенде хватает: «Сифилис», «Негонорейный уретрит», «Механические контрацептивы для мужчин и женщин», а также уже неактуальные «Лобковые вши».
– Или нет, давай лучше поиграем с игрушками! – прощебетала я как можно беззаботнее.
– …И как я только ничего не заметила! – сказала я, когда мы попали в кабинет и врач осмотрел нарыв.
– Ничего удивительного, острое воспаление может развиться в течение считаных часов, – утешил меня врач. – Я пропишу антибиотики. Все будет в порядке.
Выйдя из кабинета, мы пошли в аптеку и купили там несколько очень красивых пластырей с изображением диснеевской принцессы на каждом. Мейбл с удовольствием разглядывала пластырь у себя на пальце, а потом объявила, что хочет вернуться в школу.
14:00. Снова дома. Как приятно немного побыть одной, чтобы никто не мешал… Не мешал – что? Работать? Но «полоумную миссис Дарси», кажется, уволили, так что никакой работы у меня больше нет.
Мрак и беспросвет.
Впрочем, я, кажется, опять забыла снять темные очки с диоптриями.
15:15. Минут двадцать я просто сидела, устремив взгляд в пространство, как делают это в драматических постановках страдающие героини, и раздумывала, не застрелиться ли мне, как это сделала Гедда Габлер. Впрочем, вместо этого я зашла на «Нет-а-портэ» и стала искать брелоки с черепами и кинжалами. Было уже довольно много времени, когда я спохватилась, что пора ехать за Билли и Мейбл.
18:00. Когда мы с Мейбл добежали до корпуса, где занималась начальная школа, я была уже вся на взводе. Мы и так изрядно опоздали, а мне еще нужно было зайти в администрацию и договориться насчет музыкальных занятий для Билли.
– У вас есть анкета? – спросила меня Валерия, школьная секретарша.
– Кажется, – ответила я и стала рыться в сумочке, выкладывая мешающие мне бумаги на стойку.
– А-а, добрый день, мистер Валлакер, – сказала Валерия.