Дневник Энрида Борисовича Алаева. Том 2
Шрифт:
Женька – замечательный спортсмен гимнаст. Нет такого вида спорта, в котором он не смог бы выступать – и не на последнем месте. В апреле этого года он приезжал в Ригу на окружные соревнования, по округу он занял третье место.
Я еще не встречал человека, который был бы так эстетически и музыкально развит, как он (разумеется, я не говорю о профессионалах). Женька в совершенстве играет на пианино, гитаре, аккордеоне, балалайке. Пляшет очень здорово, может играть на сцене, немного поет.
Единственное, в чем мне уступал Женька – это в шахматах: я еще не знал от него поражений.
И вот этого Женьку я взял за образец для себя. Он пророй
В октябре сорок шестого года я проводил его в отпуск в Минск. И вот тогда мы поняли, что жить без друга друг не можем.
Везде нас можно было встретить вместе. Старший лейтенант Сивкин так и звал нас «не разлей – вода». Мы вместе участвовали в самодеятельных концертах, гастролируя по Сибири, вместе летали, вместе доходили зимой, вместе изнывали от летней жары. Ссорились ли мы когда-нибудь? Я не помню такого случая. Конечно, были споры, и довольно жаркие. Да и сейчас в письмах мы больше ругаем друг друга – ну так это ж в порядке критики и самокритики!
Долго мы были с ним вместе. Но всему хорошему приходит конец раньше, чем мы успеем им насладиться. Я уехал учиться в Ригу. Это – наше обоюдное решение.
Летом сорок седьмого мы встретились с ним в Москве – совершенно случайно. Я ехал в Ригу, он был на олимпиаде художественной самодеятельности ВВС. Вместе нам удалось побыть несколько часов на станции Быково.
Когда поезд умчал меня, Вика – курсант, приехавший тоже на олимпиаду – спросил Женку:
– Тяжело?
Женька только кивнул головой. Вика продолжал, желая утешить товарища:
– Вот так и кончается солдатская дружба. «На север поедет один из вас, на Дальний Восток – другой».
– Кончилась? – неожиданно решительно ответил ему Женька. – Нет. Наша дружба только начинается. Вот ее первый порог.
С тех пор наша дружба стала находить выражение почти исключительно в письмах. В октябре прошлого года я во время отпуска заезжал к нему в Паневежис, куда он был направлен в чине лейтенанта после окончания Омского училища летчиков. В апреле он приезжал ко мне в Ригу. Следующую нашу встречу мы наметили на октябрь этого года, к моему выпуску.
Получить письмо от Женьки – праздник для меня. Мне особенно дорого его письмо, которое я получил в апреле прошлого года. Вот оно:
«Сибирь, 16 апреля 1948 года
Ты прав, мой друг, жизнь хороша и прекрасна! Но жаль только, что это замечается только в какие-то отдельные минуты, когда ты действительно всем своим существом чувствуешь величие и красоту жизни, а во всех остальных минутах эта красота вновь закрывается занавесью серых будней. И чем чаще человек находит в жизни прекрасное, тем совершеннее его существо…
Итак, прошу извинений, сознаю, что был не прав, был в таком состоянии, что смел предположить, что ты, с головой отдавшись новой кипучей жизни, перестал чувствовать необходимость моего присутствия. Виноват! Давай больше не будем об этом.
Я чувствую эту необходимость каждую минуту, и странно, как будто прошло уже немало, как мы расстались в Быково, а я чувствую тебя совсем рядом с моими мыслями…
Насчет случайностей в летной профессии это ты брось, все неожиданности могут стать таковыми, когда отсутствуют знание и техника, здравый смысл и самодисциплина, и если я когда-нибудь и разобьюсь, то можешь посчитать меня не соответствовавшим такому делу и не пожалеть ни на йоту.
Насчет времени – я полностью вошел в твое положение, сам это отлично знаю. Наверное, ты сейчас где-нибудь сидишь в столовой и читаешь мое письмо, укладывая в сумку свои объемистые книжки. В этих книжках просторно, это верно, а вслед за этим представь себе, что я глубоко вздохнул.
Вообще, Ридка, ты замечательный парень! Я, кажется, еще не говорил тебе об этом. Именно тот, кого я когда-то давно искал себе, чтобы подружиться с ним. В такой дружбе чувствуешь свой будущий рост в духовном и нравственном отношении. Знаешь, в тебе я нашел одну вещь, среди множества остальных прекрасных черт, а именно: кристальное отражение моей преданности великому общему делу, законам нашей великой эпохи, слову «Советский гордый человек», и мне очень, очень(!) отрадно и приятно чувствовать между нами эту, на первый взгляд незаметную, но большую внутреннюю гармонию.
Почему гордый? Да, именно Гордый Человек, потому что он вправе и должен гордиться тем, что первый из всех людей нашел то, чего не могли найти на протяжении многих веков никто, хотя, может, внутренне и давно ощущали необходимость этого на нашей человечьей планете…
Крепко тебя целую, чорт!
Твой Женька»
Иногда мне здорово попадает от Женьки в письмах. То он меня ругает за «сугубый материализм» (каюсь, грешен), то за теорию «отмирания родственных связей в коммунистическом обществе» (одно время я защищал эту «теорию», которую вывел из неправильного понимания слов Энгельса об отмирании семьи при коммунизме). Ну, я тоже в долгу перед ним не остаюсь!
Дружба – не самоцель, она должна принести свои плоды. Мы с Женькой давно задумали написать музыкальную комедию из жизни авиаторов. И мы достигнем своей цели.
О чем ты сейчас думаешь, мой дорогой друг? Знаешь ли ты, как жажду я нашей встречи? Вряд ли с большим нетерпением «ждет любовник молодой минуты сладкого свиданья».
Наша дружба с тобой – это тот источник, из которого я черпаю свои силы. Да, я никогда не боготворил нашу дружбу, не рассыпался перед тобой в сентиментальностях. Что ж, мне простительно: я «сугубый материалист». Но знай, Женька, нет для меня более крепкой и святой дружбы, чем с тобой. Может быть, я и не скажу тебе этого никогда вслух. Но разве ты не догадываешься, что это именно так? Говорят, друзья понимают друг друга с полуслова.
Мы понимаем друг друга без слов.
Разве это не доказывает, что наша дружба крепка и непоколебима?
29 июля, пятница
В среду после наряда в нашей группе проходило партийное собрание. Разбирали самый больной вопрос – работу боевого листка. Действительно, Кричанивкер –редактор запустил стенную печать, боевой листок стал нерегулярным, бессодержательным и вообще выходил под большим давлением. Разумеется, мне, как секретарю партийной организации тоже попало. Особенно мне понравилась критика со стороны Саши Мартынова. Он не побоялся моего авторитета, как это делал в своем докладе Кричанивкер, а прямо направил главное острие своего выступления против меня: Алаев не контролирует работу Кричанивкера, не наладил систему партийных поручений, не организовал выпуск бюллетеня.