Дневник Энрида Борисовича Алаева. Том 2
Шрифт:
Вот и вся моя биография. Она, как две капли воды, похожа на биографии моих сверстников, людей нового, советского поколения.
Я люблю свою Родину. Я люблю её потому, что всем лучшим в себе я обязан ей. Родина для меня – это школа, где я учился пионером, завод, где я работал комсомольцем. Родина для меня – это великий советский народ, которому я, его сын, дал клятву – не щадить своей жизни в борьбе с врагами. Родина для меня – это воспитавший меня комсомол, это наша ленинско-сталинская партия, с которой я связал свою судьбу. Я мало еще живу на свете – моя биография, как я сказал, умещается на тетрадном листе. Но сколько бы ни прожил
Землю, где воздух – сладкий морс,
Бросишь и мчишь, колеся.
Но землю, с которою вместе мёрз,
Вовек разлюбить нельзя.
(Маяковский)
Я люблю жизнь: она так прекрасна! Ведь чтобы быть счастливым, надо любить жизнь. Те, кто этого не понимает, для них жизнь – мука, прозябание, несчастье. Я же хочу быть счастливым. Для меня жизнь – это работа и учеба, это наши советские будни. Нет, я не ищу покоя. Я люблю жизнь кипучую, боевую, беспокойную, полную радостей и горестей, успехов и неудач. Я прокляну тот день, когда скажу себе: сегодня мне нечего делать. И выше этой жизни я ценю только счастье своей Родины и честь коммунизма.
Я люблю искусство. Нет, я никогда не стремился стать композитором, не рвался на сцену, не делал попыток стать плясуном-профессионалом. И все же я учусь на пианино, обожаю гитару, снашиваю в пляске не одну пару сапог. Ибо не мыслю себе современного советского человек без любви к искусству, нищего эстетически.
Я люблю спорт. Нет, не за то, что он дает физическое развитие организму, выносливость, не за то, что он придает телу красоту древнегреческого атлета. Самое ценное, я считаю, в спорте то, что он развивает в человеке неукротимую волю к победе.
Я стремлюсь к знаниям. Своим девизом в этом стремлении я взял слова Ильича:
«Коммунистом можно стать лишь тогда,
когда обогатишь свою память знанием тех богатств,
Которые выработало человечество».
Развитие производительных сил в наше время достиг таких небывалых размеров, объем разнообразных знаний стал настолько велик, что одному человеку постичь его невозможно. Наш век не может дать ни Леонардо, ни Ломоносова. Но если все отрасли науки, все предметы знания охватить одному человеку невозможно, то знать в совершенстве одну отрасль и иметь представление о других можно и должно. День, когда я к своим знаниям не прибавил ни зерна нового, самый пропащий и бесцельный для меня день.
Надеюсь, теперь ясно, что представляет собой простой советский человек.
Но все-таки самым главным качеством советского человека, основной чертой его характера есть умение без страха признавать свои ошибки и умение без спеси исправлять их. Надо всегда иметь мужество признать свои недостатки. Идеал не в том, чтобы отрицать свои недостатки, а в том, чтобы признавать их и устранять.
Посмотрим, хватит ли у меня мужества признать свои недостатки. Или, может быть, у меня их нет? Ерунда, конечно. Люди без человеческих недостатков так же редки, как человеческие недостатки без людей. Наш идеал – Иосиф Виссарионович Сталин, а разве у него когда-либо дрогнула рука, когда он вскрывал свои ошибки?
Конечно, самому трудно указать свои недостатки. Со стороны, говорят, виднее. Что греха таить, каждый склонен считать, что именно он, а не кто другой думает и поступает правильно.
Самым главным и самым большим своим недостатком я считаю недостаточную твердость в выполнении поставленной задачи, поиски компромисса с задачей при появлении якобы непреодолимых препятствий.
Как пережиток капитализма в сознании осталась во мне некоторая доля тщеславия.
Слишком поздно стал я придавать значения спорту. Теперь приходится раскаиваться в этом – раскаиваться, но не унывать, не опускать руки.
Дальше. Хотя я и считаю себя закоренелым оптимистом, но грущу свирепо, болезненно. Грусть, конечно, хорошая – я бы сказал, веселая штука, когда ей предаваться в меру. Я же в минуты грусти ударяюсь в такую субъективную лирику, что самому страшно становится.
Что же, учтем эти недостатки. Будем их исправлять, а уж детей своих – учить на своих ошибках.
Ну хватит на сегодня, а то готов сразу всю бумагу исписать – давай лишь чернила. Я – в наряде, дежурный по столовой. Время – четвертый час. Пора идти на отдых. Вот еще один мой недостаток: как ударюсь в лирику, так ничем не остановишь. Хорошо хотя то, что в дневнике этот недостаток не так заметен, как в разговоре или письме: не терзать чужого слуха, не отнимать чужого времени.
27 июля среда
Послезавтра – день рождения Женьки Пышкина, послал ему поздравительное письмо.
У меня много друзей. Но нет дороже Женьки. Мы познакомились с ним в сорок шестом году в марте. К нам в полк из Омска приехала группа курсантов для обучения на УТ-2, и среди них был старший сержант Пышкин. Не сразу мы сошлись так близко. Сначала я был восхищен его игрой на гитаре, стал учиться у него. Потом узнал, что он – плясун, а уж два плясуна всегда найдут общий язык, если не в разговоре, так в пляске. Оказалось, что Женька – квалифицированный пианист. Так постепенно мы шли к нашей дружбе.
По счастливой случайности, когда расформировали калачинский полк, мы с Женькой попали вместе в Любино, в одну эскадрилью (конечно, я – механиком, он – курсантом). Мы обрадовались оба этому. Однако ничто нас не сблизило, не сдружило так крепко, как марксизм.
Женька – старый большевик, с сорок четвертого года. Я в это время (в августе сорок шестого) поступил на заочное отделение Омского пединститута и начал усиленно штудировать историю партии. Как-то Женька увидел меня за конспектированием «Капитала». У нас завязался разговор, перешедший в спор, я все более убеждался, что в лице Женьки имею перед собой грамотного и принципиального марксиста. Я восхищался логикой «Коммунистического манифеста», а он стал приводить мне примеры логики из энгельсовой книги «Происхождение семьи», которой я еще не читал. Своей начитанностью, своим зрелым марксистским мышлением он покорил меня окончательно.
Надо сказать, что и ему пришлось по душе моя страсть к наукам, к марксизму. Теперь тем для бесед и споров было более чем достаточно. Женька был моим идеалом, и я тянулся изо всех сил, чтобы быть достойным его.
Кто такой Евгений Пышкин? Это – простой советский человек, как и я. Но меня неудержимо тянуло к нему потому, что я видел в нем воплощение всех черт нашего советского юношества.
Женька – коммунист. И не просто потому, что носит партбилет в кармане, а потому, что большевистская принципиальность пронизывает каждое движение его души, каждое его слово и дело. Он такой коммунист, который не знает зазнайства, не останавливается на достигнутом.