Дневник галлиполийца
Шрифт:
29 августа.
Проснувшись утром, увидел на рейде «Решид-пашу» и поодаль от него «410» с казаками, которых перевозят с Лемноса. Площадь завалена имуществом дроздовцев. Наш дивизион едет (пр. 13). Внезапный приезд Карташева. Летучее совещание в Земском союзе. Последний раз выступаю на «У.Г.» ( «Правление генерала Деникина»). Пессимизм Карташева{163}.
Вечер. Прощание с сотрудниками «У.Г.». Маленькое пьянство. Радость наших добровольцев — прежде всего радость исстрадавшихся от голода людей.
30 августа.
Спал отчаянно. Все уложено, и лежу поэтому на чужой шинели. Клопы среди ночи выгнали на двор. Серенький день. Впервые за последних
Иду сейчас на пристань. Жаль, что не удастся послушать Карташева — он сегодня говорит на «У.Г.».
«Флаг поднят, ярмарка открыта, народом площадь вся покрыта...» — такое впечатление создается от набережной. Яркими малиновыми пятнами мелькают дроздовские фуражки. Однообразно гудит мельница. Пронзительно рявкают автомобили, осторожно пробирающиеся в толпе. Дружно и весело работают офицеры и солдаты. Вагонетки целыми поездами с визгом катятся к дамбе, где идет перегрузка на фелюги. Громадный «Решид-паша» не может подойти к берегу. С песнями проходят инженерные юнкера. Загорелая, бодрая публика; винтовки выровнены, как по ниточке. Один за другим, точно больных, проносят пулеметы.
Грузятся дроздовские и алексеевские дамы. Фелюги быстро наполняются шляпками и косынками всех цветов спектра. Издали ярко и даже нарядно. Вблизи более чем скромно, но чисто и аккуратно. Ведь все эти изящные летние туалеты если не сшиты, то уже наверное выстираны собственными руками.
В автомобиле быстро проезжает командир корпуса с профессором Карташевым. Огромная толпа мгновенно вытягивается и замирает. Профессор придерживает рукой свою круглую соломенную шляпу. Издали многим кажется, что он отдает честь.
Музыка. Снова застывает все людское море. Сквозь расступающиеся группы ожидающих своей очереди артиллеристов малиновым потоком проходят дроздовцы. Знамена, офицерские роты... Словно лучший гвардейский полк мирного времени, идет учебная команда. Сегодня можно и нужно подводить итоги. 1700 человек после 9 месяцев сидения в Галлиполи.
Совершенно случайно встретился с В.Ф. Прожили в одном городе чуть не год, но я при встречах неизменно не узнавал ее. Поговорили, и стало грустно. Чувствуешь, что не только юность, но и молодость проходит. Из всей нашей веселой дроздовской компании только мы двое и остались в живых. Остальные все перебиты или перемерли от тифа. Ф. была замужем, но мужа через год расстреляли большевики.
Молебен. Ярко горит золото погон. Генералы поздравляют нас, отъезжающих, точно именинников. Вместе с Кутеповым рядом с начальником штаба появляется Карташев. К нему приковано общее внимание. Из-за ветра не слышу речей. Кроме обычного «ура» за Россию и за Главнокомандующего, генерал Кутепов провозглашает «ура» за «тех, которые так же крепко, как и мы, любят свою родину». Подробностей приветствия не слышно, но «ура» за русскую общественность звучит дружно и долго не смолкает.
От В.И. узнал, что Карташев, как и все, ожидал встретить голодную толпу. Профессор в восторге. Кутепов, как всегда в последнее время, прекрасно умеет найти правильный тон. Сегодня в 18–30 ч. назначает парад военных училищ специально для парижского гостя.
15 часов. Проводим последние минуты на галлиполийской земле. Сейчас кончают грузиться алексеевцы. За ними наша очередь.
«Виноград, виноград...» — пронзительно кричат мальчишки. «Инжир, инжир...» — кричали они в первые дни нашего пребывания в Галлиполи. Тогда французы часто были грубы и заносчивы. Сейчас нет даже обычного сенегальского караула у дамбы. Один толстый лейтенант Буше, неизменный участник всех погрузок, считает проходящих по дамбе рядами офицеров и солдат. «Решид» облеплен фелюгами. Погрузка людей идет очень быстро и аккуратно. Алексеевцы грузились 45 минут.
Чувствую, что у меня сейчас, как и при отъезде из Севастополя, мысли разбрасываются на мелочи. А между тем в нашей жизни как-никак открывается новая глава.
Конечно, наша армия уступает любой армии мирного времени, но наша армия — выстраданная нами, а не существующая по инерции сотни лет организация.
30 августа.
19 часов. Пишу уже в битком набитом трюме «Решид-паши». Тесно так же, как было на «Херсоне». Пехотинцы, впрочем, расположились гораздо свободнее артиллеристов. Мешает писать дым от затопленных на палубе походных кухонь. Перед самой погрузкой генерал Ползиков послал меня в театр послушать доклад Карташева «Моральное оправдание вооруженной борьбы с большевизмом», который он читал на «У.Г.». Я думал, что Карташев внешне говорит красивее. Зато содержание его речи настолько интересно и умно, что публика слушала, боясь пропустить слово. Послушал, сидя за кулисами, минут 10, расцеловался еще раз с С.М.Шевляковым и помчался на пароход с отрадным чувством. Газета наша, на которую сначала многие косились и, во всяком случае, считали ее несерьезным предприятием, постепенно стала настоящей политической кафедрой корпуса{164}.
Опять из-за тесноты и духоты офицеры нервничают и злятся.
Характерная подробность — на «Херсоне» ни один из генералов не посмотрел, как разместились части. На «Решиде» не только начальник дивизии обошел все трюмы, но и генерал Кутепов приехал с берега проститься и обошел весь пароход.
После большой сутолоки наконец разместились. У меня оригинальное ощущение — точно мы снова попали на «Херсон» и все начинается сначала. Долго ли еще будут продолжаться наши странствия? Карташев настроен пессимистически: он считает, что советская власть падет еще через полтора-два года.
31 августа.
Ночью весь пароход был завален скрюченными телами. В нашем трюме и сейчас приходится балансировать, чтобы не отдавить руки или ноги. Опять можно повторить — совсем как на «Херсоне». Только не стонали во сне раненые и нет бредящих больных.
Мы снялись вчера поздно ночью и совершенно неожиданно повернули в сторону Эгейского моря. Оказывается, должны были взять в Чанак-Калесси{165} какую-то французскую команду. Из-за нее громадный транспорт потянули за 40 километров. Вообще, французы не особенно любезны. Дам сначала было поместили в общие трюмы и только после переговоров отвели им отдельное помещение, а старшим штаб-офицерам предоставили спардек. Генералам, правда, даны отдельные каюты, очень комфортабельные и чистенькие.
Для теперешнего состояния умов характерны разговоры наших вольноопределяющихся. Возмущаются французами — почему, мол, не предоставили кают-компанию хотя бы только штаб-офицерам? Другая группа очень сочувственно говорит о статье Даватца, разделывающей «галлиполийца»{166}. Один из добровольцев заявляет: «Не будь в Галлиполи Кутепова, б... был бы полный».
С утра стоим против городка Чанак-Калесси. Красивый и не тронутый войной город; есть очень приличные дома. Напротив, на европейской стороне, еще более интересный Майдос со старинной, хорошо сохранившейся крепостью-цитаделью. Видна целая роща кипарисов, вероятно, кладбище. На западе виднеется уже простор Эгейского моря.