Дневник немецкого солдата. Военные будни на Восточном фронте. 1941 – 1943

Пабст Гельмут

Вечером я вышел из леса по узкой тропинке, чтобы посмотреть на маленькую деревню, находящуюся непосредственно по соседству с нами, в ней были только мирные жители. Мне докладывали, что в ней еще много молодых мужчин, что казалось довольно подозрительным из-за большой опасности, которую представляли собой партизаны. Это была идеальная местность для них.

Тропа вела через отдельные участки болотистой почвы. Приходилось быстро перепрыгивать через стволы упавших деревьев. Неожиданно выходишь из чащи и оказываешься перед деревней. Она окружена желтыми посевами пшеницы, блестящего ячменя и темно-зелеными картофельными полями – просто как остров среди лесов.

На юго-востоке местность круто

обрывалась к болотистой низменности с низкорослыми кустарниками, протянувшейся до русла реки, вдоль которой шла линия фронта. Тут не было видно никого. За рекой начинался лес, который доставил нам столько неприятностей из-за своей огромной протяженности и густого подлеска. Когда смотришь на карту, видишь только небольшие, далеко друг от друга разбросанные деревеньки, сосредоточенные на задней стороне вытянутых пологих холмов. Мы долго смотрели на местность и согласились с тем, что противнику трудно будет прорваться сюда.

Когда повернули по направлению к деревне с ее обитателями, большинство из которых жили в землянках, мы увидели обычное пространство вытоптанной земли перед каждым домом. Оно было чисто подметено, и вокруг полукругом стояли снопы. В центре одного такого пространства старик веял пшеницу. Он подбрасывал зерна широкой лопатой, ветер выдувал мякину, и золотые зерна падали на землю. «Много, много хлеба», – говорил он. Чувствовалось, что щедрость земли отражалась в словах и в жестах его и окружающих его людей.

На ступеньке лестницы сидела молодая девушка и смотрела на меня. На ней было светлое платье, глаза у нее были ясные и умные, и она мне показалась привлекательнее любых других девушек, которых я видел вот уже в течение долгого времени.

Но я отбросил эту мысль в тот же момент, как она мне пришла в голову, потому что не могу позволить себе думать об этом. Ко мне легкой походкой направились молодые люди, которые и были целью моего визита. Они прищурясь смотрели на меня. Но, присмотревшись, я увидел, что они просто выглядели более зловеще, чем были на самом деле, и доверие возросло с первой сигаретой.

Я думал, нужно ли было запирать их на ночь; не годилось, если бы они перешли к неприятелю. Но это было слишком хлопотно – не мог же я держать под наблюдением пол-России. В конце концов я решил направить своих помощников в качестве пропагандистов. Присутствие девушек уже сделало их беспокойными. Люди здесь с более живым характером, чем те, что были в районе Смоленска; они веселее и открытее. Уже ощущается влияние юга. Некоторые женщины более солидного возраста все еще носили нечто вроде национального костюма. На них были белые головные платки, повязанные как на монахинях, с цветной лентой вокруг лба. На кофтах, на линии шеи, – узкая расшитая кайма, а рукава крепятся к плечам цветной лентой шириной в три дюйма. Они носят белую ткань, обвязанную вокруг икр крестообразно при помощи черных лент. Внизу виднеются их босые ноги.

Почти все мужчины носят бороды. Их головы покрывают неухоженные волосы, часто также побелевшие. Сгорбившись на своих повозках с низкорослыми лошадьми, оборванные и босые, сидящие так низко, что их ноги почти касаются земли, они выглядят как гномы. С ворчанием и щелканьем кнута они погоняют своих крепких лошадок, этих измученных существ, которыми управляют при помощи веревки, повязанной вокруг морды. Даже дети обращаются с ними так, будто скакать рысью – их нормальное состояние.

Я видел старика, который правил своей лошадью, лежа на животе на погруженной на телегу ржи, его глаза озорно блестели на заросшем дикой бородой лице. Я видел еще одного, который носил фельдфебельские усы, кончики которых всегда подкручивал вверх. Он сказал мне, что был в плену в Майнце во время Великой (Первой мировой) войны. Я стоял

посреди деревни, раздавая конфеты детям. Я уже хотел дать еще одну одному мальчику, но он отказался, сказав, что у него уже есть одна, и отступил назад, улыбаясь. Две конфеты, подумать только, это слишком много. Это будет большой наглостью и бесчестно по отношению к дружелюбному иностранцу. Это правда.

В пять часов должна была начаться атака дороги, ведущей в К. До этого времени не было никакого отдыха. Телефон не умолкал все время. Ребята проложили много километров провода, но они были на ногах всю ночь из-за постоянных обрывов линий связи.

Линейный обход в лесах составлял определенную трудность; попадание в предел досягаемости слишком дотошного часового в состоянии повышенной бдительности представляло значительную опасность. Коммуникации на огромных расстояниях в секторе оставляли желать лучшего. Половина разговора, как всегда, была излишней. Лейтенант фон Рюле кричал и выходил из себя и несколько раз был на грани того, чтобы разбить телефон. Время от времени командир батареи рычал, как медведь, поранивший лапу. Мы очень устали после марша и дел в течение дня, но, как ни старались, не могли уснуть.

Как только стало светать, полог палатки откинули, и в нее устремился холодный утренний воздух. На этот раз я стоял сзади с врачом, в то время как другие ушли на артиллерийские позиции.

Атака началась одновременно с севера и юга. Ее цель состояла в том, чтобы ликвидировать брешь почти в два километра, включая мост, затем отодвинуть фронт настолько далеко на восток, чтобы обезопасить линию коммуникации вдоль дороги. С нашей стороны при выдвижении с севера медленно велось наступление на оказывающего сопротивление противника на правом фланге. Наши потери были большими. Вражеские снайперы, некоторые с пулеметами, засели на деревьях в ожидании прохождения нашей пехоты, а затем открыли огонь с тыла. Тактика противника оказалась энергичной и гибкой. Было невозможно развернуть артиллерию в заболоченных лесах, но он восполнил этот недостаток, широко используя минометы.

У моста он окопался, грамотно расположив и хорошо замаскировав оборонительные позиции, на которых среди прочего были установлены шестнадцать огнеметов. Здесь мы потеряли своего командира батареи. Его место занял командир легких батарей. После артиллерийской подготовки из его орудий он собрал пехоту. В то же время другой командир батальона организовал другие части, которые были рассеяны в результате тяжелых потерь и гибели их офицеров.

Итак, атака была возобновлена. По своей собственной инициативе командир другой легкой батареи прорвался с юга вместе со связистами и несколькими пехотинцами. Он перебрался через мост и захватил к северо-востоку от него позиции противника в рукопашном бою. В то же время наше левое крыло пробилось через заболоченный лес с севера и прорвалось на позиции противника совершенно неожиданно для него. Таким образом, произошло соединение. В ходе операции был взят Т., на восточной стороне дороги. Часть потеряла двух офицеров и трех солдат. Те из раненых, кто мог идти, остались с нами.

Наши потери и потери пехоты, особенно среди старых и опытных солдат, указывали на трудность и специфичность операции.

Около полудня меня вызвали в оперативный штаб. Мы перевели его в другое место, в Р., который все еще подвергался беспрерывному обстрелу, в том числе изредка – артиллерийскому. Мы закопали свои палатки, и весь участвующий в бою эшелон выдвинулся вперед. К вечеру стало спокойно. Появился сержант-казначей и увез первую почту. Мы сели снаружи палатки и распили бутылку вина. Это было натуральное рейнское «Мозельвейн», и в тишине сумерек все было окутано атмосферой мира.