Дневник партизанских действии 1812 года
Шрифт:
вошел в избу лакей фельдмаршала и объявил мне, что светлейший ожидает меня
к столу. Я немедленно явился к нему, и мы сели за стол. Нас было шесть
человек: сам светлейший, Коновницын, князь Кудашев, Толь, я, недостойный, и
один какой-то генерал, которого я забыл и имя, и физиономию. За обедом
светлейший осыпал меня ласками, говорил о моих поисках, о стихах моих, о
литературе вообще, о письме, которое он в тот день писал к госпоже Сталь в
Петербург[46] , спросил о моем отце и о моей матери;
остроумию и рассказал некоторые его шутки, мне даже не известные. Мать мою
он не знал, но много говорил об отце ее, генерал-поручике Щербинине, бывшем
наместником трех губерний при Екатерине. После обеда я напомнил ему о моих
подчиненных; он отвечал мне: "Бог меня забудет, если я вас забуду", - и
велел подать о них записку. Я ковал железо, пока горячо, и представил
каждого офицера к двум награждениям. Светлейший беспрекословно все
подписал, и я, откланявшись ему, поехал в корчму села сего, где ожидали
меня партия моя и брат мой Евдоким, которого я не видал от самого Бородина.
Спустя два часа времени мы выступили в Волково. Извещенный мною из-под
Смоленска, а может, вместе со мною и другими партиями о решительном
направлении всей французской армии к Красному, светлейший намеревался
атаковать ее на марше и поспешил к окрестностям сего города.
Между 1-м и 4-м ноября расположение партизанов было следующее.
Второго граф Орлов-Денисов, соединясь со мною, коснулся корпуса Раевского в
Толстяках; мы продолжали путь в Хилтичи, куда прибыли к ночи. Отдохнув три
часа, мы пошли к Мерлину.
Третьего отряд графа Ожаровского подошел к Куткову, а партия Сеславина,
усиленная партиею Фигнера[47], - к Зверовичам.
Сего числа, на рассвете, разъезды наши дали знать, что пехотные
неприятельские колонны тянутся между Никулиным и Стеснами. Мы помчались к
большой дороге и покрыли нашею ордою все пространство от Аносова до
Мерлина. Неприятель остановился, дабы дождаться хвоста колонны, бежавшего
во всю прыть для сомкнутия. Заметив сие, граф Орлов-Денисов приказал нам
атаковать их. Расстройство сей части колонны неприятельской способствовало
нам почти беспрепятственно затоптать ее и захватить в плен генералов
Альмераса и Бюрта, до двухсот нижних чинов, четыре орудия и множество
обоза. Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон.
Это было уже гораздо за полдень. Мы вскочили на конь и снова явились у
большой дороги. Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и
гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать
хотя одного
пренебрегали все усилия наши и остались невредимыми... Я никогда не забуду
свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти угрожаемых
воинов! Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, в белых
ремнях с красными султанами и эполетами, они казались как маков цвет среди
снежного поля! Будь с нами несколько рот конной артиллерии и вся регулярная
кавалерия, бог знает для чего при армии влачившаяся, то как передовая, так
и следующие за нею в сей день колонны вряд ли отошли бы с столь малым
уроном, каковой они в сей день потерпели.
Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн
неприятельских, у коих отбивали отстававшие обозы и орудия, иногда отрывали
рассыпанные или растянутые по дороге взводы, но колонны оставались
невредимыми.
Видя, что все наши азиатские атаки рушатся у сомкнутого строя европейского,
я решился под вечер послать Чеченского полк вперед, чтобы ломать мостики,
находящиеся на пути к Красному, заваливать дорогу и стараться всяким
образом преграждать шествие неприятеля; всеми же силами, окружая справа и
слева и пересекая дорогу спереди, мы перестреливались с стрелками и
составляли, так сказать, авангард авангарда французской армии.
Я как теперь вижу графа Орлова-Денисова, гарцующего у самой колонны на
рыжем коне своем, окруженного моими ахтырскими гусарами и ординарцами
лейб-гвардии казацкого полка. Полковники, офицеры, урядники, многие простые
казаки бросались к самому фронту, - но все было тщетно! Колонны валили одна
за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг
них безуспешным рыцарством.
В течение дня сего мы еще взяли одного генерала (Мартушевича), множество
обозов[48] и пленных до семисот человек; но гвардия с Наполеоном прошла
посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими
лодками.
В сумерках Храповицкий едва не попался в плен шедшей близ дороги
неприятельской кавалерии. Приняв ее за нашу, он подъехал к самому фронту
неприятельскому так близко, что, будучи весьма близорук, мог уже приметить
медные одноглавые орлы на киверах солдат и офицеров и услышать шепот их. Он
бросился прочь во всю прыть; офицеры - за ним, стреляя из пистолетов, и
хотя ранили лошадь его, но так легко, что он успел невредимо перелететь,
так сказать, чрез яр, в сем месте находящийся, и соединиться с нами. В сем