Дневник сломанной куклы

Катерли Нина Семеновна

Я лежала там без сознания, неподвижная, как сломанная кукла. Это, конечно, не его выражение, я сама себя так вижу.

Врачи "скорой помощи" сказали дяде Грише, что надежды нет никакой - у меня трещина в основании черепа, поврежден позвоночник и еще много чего, но это уже детали, главное - голова, так что я умру не позже чем через сутки. А то и прямо сейчас. И это, в общем, для меня лучший выход, потому что если я останусь жива, то буду парализованной идиоткой до конца дней. Тормозом, как Димка говорит.

Дядя Гриша бережно проводил меня до приемного покоя Института скорой помощи. Там его успокоили: положение мое абсолютно безнадежно. Он съездил к маме, но ничего ей не сказал, она и сама была еще в плохом состоянии. Но все же в лучшем, чем я. Дядя Гриша был уверен, что к ночи меня уже не станет и концы в воду. Но, когда вечером он позвонил в справочное, его разочаровали, сказали, что я пока жива. И - вот ужас-то!
– появилась

надежда... И вот тут, как нарочно, вы только подумайте!
– еще одно несчастье: срочная телеграмма из деревни под Вологдой. Его родная мать при смерти, так что он должен немедленно выезжать. Он и выехал, потому что мать есть мать, это святое. Так он сказал нашим соседям (тем гадам, что всю ночь слушали мои крики и не вздумали прийти на помощь!). Сказал и уехал. Очень, говорят, спешил, однако вещички свои забрал все до одной, даже прихватил писающего мальчика, содрав его с двери в туалет. Только железную дверь не захватил, вот досада! Видно, не смог упереть. Он уехал, а уж соседи потом искали дедушку и бабушку, те ходили ко мне в Институт и в больницу к маме - постепенно ее готовили. А когда она стала поправляться, рассказали о том, как я в невменяемом состоянии выпала из окна.

О дяде Грише никто с тех пор ничего не слышал. Мама о нем не говорит. Видно, считает, что он оказался непорядочным человеком - конечно, старуха-мать - это, действительно, святое, но даже не поинтересоваться, как там ребенок, который выпал из окна по его, можно сказать, недосмотру?!. "По недосмотру"... Знала бы она...

Я, как мне с изумлением доложили врачи, выжила чудом, вопреки природе, науке и здравому смыслу. Еще большим чудом не стала полной идиоткой. Мне сделали несколько операций и спасли от смерти, и не исключено - от слабоумия. Короче, я легко отделалась (родилась в рубашке), просто толком ходить не могу. Спасибо дяде Грише за мое счастливое детство, отрочество и юность. А также за всю оставшуюся жизнь.

Все эти ужасы угробили нашу бабушку. Второй инсульт убил ее, когда я еще лежала в Институте скорой помощи. Дед переехал к нам с мамой, мы стали жить втроем. А Вовка, когда вернулся из армии, поселился отдельно на Гороховой и был, похоже, очень этому рад.

Впрочем, говорить про него "рад" не совсем правильно, а точнее, совсем неправильно. Он, как и мама, и дед, долго не мог очухаться от того, что случилось со мной, для них это - настоящее горе. Все они, любящие меня, стали несчастными.

А вот я - не стала. Можете не верить, но я себя несчастной не чувствую. Понимаю, что должна чувствовать, а вот не чувствую. Видно, для меня всю жизнь было главным, чтобы меня любили и восхищались мной.

А у нас в семье я теперь какой-то предмет для поклонения, идол, священная корова. Иногда мне начинает казаться, что любить-то они меня, конечно, любят. И жалеют. Абсолютно искренне. А вот постоянные похвалы: какая я, дескать, вся из себя стойкая, мужественная и кроткая - это наверняка ради моральной поддержки. Чтобы я, калека несчастная, не теряла самоуважения. Да знали бы они, сколько раз я мечтала о том, как убью дядю Гришу. К сожалению, не сама, а найму киллера и его уничтожат. Гниду проклятую, из-за которой искалечена жизнь всей нашей семьи. В детстве я придумывала для него всякие казни. Например, чтобы он в своей деревне утонул в уличном сортире - захлебнулся дерьмом. Или чтобы его укусила змея, он знал, что укус смертельный, но был один где-нибудь в лесу или в поле и понимал: доползти до ближайшей больницы ни за что не успеет. А то представляла себе, как наемный убийца сначала сообщает ему, за что и как будет сейчас его убивать, а потом не спеша приводит приговор в исполнение.

А вот - каким образом он приводит его в исполнение, писать не буду, хватит того, что я это знаю...

Но ни разу мне не пришло в голову сказать маме или даже Вовке, что случилось в ту ночь. Я для членов нашей семьи чистый и невинный ангел, с которым случилась беда. Он свалился с облака. И я не допущу, чтобы к их представлению обо мне прилипла вся эта грязь. А вот если операция кончится плохо... но тогда это будет уже не мое дело... Сейчас мама знает только одно, не один раз от меня слышала: во всех несчастьях виноват ее любимый дядя Гриша. И это святая правда!

Я знаю, кто отнесся бы к тому, что со мной случилось, правильно. Это дед. Возможно, и брат тоже, но дед - в первую очередь. Он человек мужественный и разумный. Вообще замечательный. Я горжусь своим дедом, и все мне в нем нравится. Но деда я огорчать не хочу, у него и так было в жизни достаточно бед и разных испытаний.

Опишу деда подробно. Зовут его Александр Дмитриевич Крылов. Ему шестьдесят пять лет, но выглядит он куда моложе - невысокий, сухощавый, по-военному подтянутый, быстрый. Как говорят в народе, - жилистый. На голове седой хохолок, как у Суворова. Еще - короткие седые усы. И сломанный нос. Дед говорит, он с детства любил подраться. Он у нас, как я уже сообщала, Герой Советского Союза, но Звезду надевает очень редко, только если надо идти в какое-нибудь учреждение, чтобы, допустим, за кого-нибудь там заступиться. Помню, однажды он ходил в милицию, куда забрали моего друга Димку Несговорова. Забрали, как у нас водится, совершенно ни за что - у метро "Парк Победы" к Димке пристали два парня из РНЕ (Русское национальное единство, неонацисты). Все, как положено: черные рубашки со свастиками, портупеи. Они совали Димке свои листовки, а он, дурак, начал их немедленно перевоспитывать, мол, это фашизм, а фашистами быть, по крайней мере, глупо, а не по крайней - так просто подло. И вообще, ребята, бросьте вы это дело. Ну, они, понятно, - "Ах ты, паскуда жидовская!". И на него. С кастетами и прочими бандитскими принадлежностями. А Димка у нас, хоть и очкарик, а каратист - снял по-быстрому очки, спрятал в карман и положил обоих. Стоит, любуется. Долюбовался! Прибежал милиционер, дожидавшийся, когда те двое изметелят интеллигентика, быстренько разобрался, кто есть ху, тех, естественно, отпустил, а Димку - в машину и в отделение. По дороге тупой Димка понял, что те парни с ментом (то есть, конечно, работником милиции) - друзья-приятели, так что ничего хорошего его теперь не ждет. Уж не знаю, как он уговорил означенного мента дать ему позвонить, кажется, за деньги (хотя их бы у него так и так отобрали, но, видно, блюститель предпочел получить все единолично). Как бы то ни было, Димка позвонил нам, дед надел Звезду и отправился на подмогу. Димку отпустили. Дед потом рассказывал, что пытался вести в милиции антифашистскую пропаганду, но на него смотрели, как на выжившего из ума ветерана Полтавской битвы, и он плюнул на все это дело.

А меня дед выручает каждый день. Просто тем, что рядом.

Нет, я живу совсем не плохо. (Умей принять то, что нельзя изменить.) Мучает меня только жалость. К маме, к Вовке. И к балбесу Димке, трижды за последние два года предлагавшему мне руку и сердце. На полном серьезе. Настырность его в этом вопросе объясняется тем, что он справедливо считает: я отказываю ему, т.к. не хочу быть обузой. Мол, что за жена, которую надо возить в коляске? Вот он и вдалбливает мне, какое было бы для него счастье - возить эту коляску и с восторгом исполнять каждый мой каприз. Слушать это тяжко. Говорить ему, что я ни за него, ни за кого другого не выйду замуж в принципе, бесполезно. Тот, кто не был в моей шкуре, этого не поймет. Разве что начисто лишен гордости. Димка клянется - это, дескать, психоз, невроз, синдром и комплекс. Пусть клевещет, но такая - я не то что замуж, даже полюбить кого-то всерьез не могу себе позволить. Все это было бы сплошным унижением. К тому же мысли о так называемом сексе вызывают у меня ужас. Возможно, это, и правда, психоз, но в моей ситуации причины значения не имеют. Как говаривала покойная бабушка, "чем бы ни болела, лишь бы померла". В общем, замужество не актуально, несмотря на самоотверженную и бескорыстную любовь Димки, которой я очень дорожу... пока он не начинает ныть.

Итак: все мне стараются угодить, помочь, порадовать. Выяснилось, что не только у нас в семье, а вообще вокруг довольно много хороших людей. Взять хоть моих школьных учительниц Маргариту Леонтьевну (русский и литература) и Анну Петровну (математика). Это они, с маминой, конечно, помощью, помогли мне кончить школу и получить аттестат без отрыва от коляски. Вообще-то мне помогали и одноклассники во главе с Димкой, и другие учителя. Но Маргарита Леонтьевна с Анной Петровной просто регулярно ходили к нам домой и давали мне уроки. Притом бесплатно - потому что мы тогда были нищие: мамина зарплата плюс дедова пенсия, не разгуляешься. Правда, как только вернулся десантник Вовка, он сразу пошел работать в службу безопасности. Сперва при какой-то фирме, торгующей компьютерами, потом перевелся в банк - там больше платят. Вовка всегда нам помогал, и все же, хоть и получал он неплохо, жить нам было туго. Тем более, мне вечно требовались дорогие лекарства, массаж и т.д.
– и как в прорву.

Но теперь с нищетой покончено, Вовкин банк разбогател, брат стал больше получать, дед имеет приличную по нынешним меркам пенсию, а я ухитрилась поступить на заочный в Герценовский институт. В институт на зачеты и экзамены меня возит Вовка - у него имеются собственные "жигули", а скоро вообще будет иномарка, хоть и подержанная. Работает он день и ночь, в буквальном смысле, вскоре после армии женился на Асе, кстати, медсестре из санатория, где я лечилась. Аська - прелесть, высокая, будто манекенщица, ослепительная брюнетка, модница, обожает тряпки, при этом похожа на Буратино, такая же смешная и простодушная. И остроносая. Квартиру на Гороховой они продали, купили себе трехкомнатную неподалеку от нас, родили Славика. Сейчас ему полтора года, и его иногда оставляют на наше с дедом попечение. Дед спускает меня вместе с моей коляской на лифте во двор, возвращается, одной рукой берет за лапу Славика, а другой - Филин поводок. И они втроем выходят ко мне. Филя по годам уже взрослая собака, а по поведению, как был, так и остался щенком.