Дневник советского школьника. Мемуары пророка из 9А
Шрифт:
Воздавал ли Лева должное тем подвижническим усилиям, которые прилагала мать, чтобы обеспечить их быт и дать ему образование? Безусловно, да – об этом говорят, пусть и немногочисленные, замечания по разным поводам в дневнике, показывающие привязанность и уважение к ней. Был ли сын так же близок к матери, как некогда к отцу? Безусловно, нет. Михаил Коршунов свидетельствовал: единственным, что Леве никак не удавалось в области рисования, был портрет матери. Бумага предательски начинала «пищать» с первой же попытки сделать набросок [7] . Да и несколько отчужденное определение «мамаша», «родительница», которым за глаза и в дневнике чаще всего он обозначал свою маму, подчеркивало их удаленность друг от друга. Действительно, при всей взаимосвязанности их интересы и жизнь разворачивались в разных плоскостях. У сына – в плоскости напряженной мыслительной работы, обдумывания прорывных идей в области естествознания,
7
Коршунов М. П., Терехова В. Р. Указ. соч. С. 167.
Роза Лазаревна родилась в 1895 г. в Севастополе. Она была младшей дочерью в большой еврейской семье, относившейся к мещанскому сословию. Согласно автобиографии, окончив начальную школу, в возрасте 12 лет по воле матери она поступила ученицей в шляпную мастерскую. Возможно, такое решение было вызвано необеспеченностью семьи, возможно, немолодые родители хотели пораньше поставить девочку на ноги, дав ей надежную профессию. Согласно той же автобиографии, на момент Октябрьской революции родителей Розы уже не было в живых. Отчасти их заменили ей старшие сестры и братья. В 1911 г. вслед за старшей сестрой она уехала вначале в Париж, а затем в Нью-Йорк, где работала по своей специальности. В Америке стала членом профсоюза шляпочников и модисток и в апреле 1917 г. вступила в партию большевиков. Здесь же на одном из партийных собраний произошла встреча с Федором Федотовым, перевернувшая ее судьбу. В сентябре 1920 г. они вместе вернулись в Россию, где получили прописку по адресу: Москва, Тверская, дом 11/17, квартира 425. Именно такой адрес проживания родителей был указан в свидетельстве о рождении 10 января 1923 г. их сына Льва. Интересно, что этот брак не был официально зарегистрирован: такая информация значится в особом примечании к справке ЗАГС [8] . Однако сам по себе этот факт не отражал временность или несерьезность отношений. Точно так же, пренебрегая традициями прошлого, в гражданском браке вполне счастливо жили тогда многие молодые пары, включая и представителей советской партийно-государственной верхушки, вроде Хрущевых или Микоянов.
8
ГАРФ. Ф.9577, оп. 1. Ед. хр. 858. Л. 1.
В Москве Роза Маркус вначале работала в детском саду, затем в агитационном отделе Московского комитета партии, а с 1935 г. и до конца своей трудовой деятельности в Московском театре юного зрителя костюмершей [9] . Пропадая целыми днями на работе, и в силу занятости, и в силу небольшого культурного багажа она не могла не только направлять образование сына, но даже и осмыслить его искания и увлечения.
Впрочем, человек, к которому вполне применимо известное определение self-made man, и не нуждался в руководстве. По части организации своего развития и образования Лева мог дать фору и маститым взрослым наставникам. Не случайно главенствующим мотивом воспоминания о нем повзрослевших и даже состарившихся сверстников и десятилетия спустя являлось смешанное с восхищением удивление широчайшим репертуаром его возможностей. Помимо начитанности по всем перечисленным Ю. Трифоновым отраслям знания, литературного сочинительства, детскую компанию захватывали его необычные навыки и привычки. Они сближали его с волевыми героями Джека Лондона или, по крайней мере, с Рахметовым Н. Г. Чернышевского.
9
ГАРФ. Ф.9577, оп.1. Ед. хр. 850. Лл. 10–10 об.
Прежде всего, это были тренировка и укрепление собственного организма. Слабый от рождения, часто болевший в детстве и даже остававшийся на второй год из-за туберкулеза легких Лева к пятнадцати-шестнадцати годам существенно оздоровился, главным образом, за счет суровой закалки. Вплоть до глубокой осени он ходил в коротких брюках, а до наступления лютых зимних морозов не надевал головного убора и пальто, невзирая на протесты матери. Несколько раз усилием воли ему удавалось за сутки снять острую фазу малярии, дифтерита и стрептококковой ангины. (А при желании, как это было на рубеже весны-зимы 1941 г., когда потребовалась передышка от школьных уроков, внешние симптомы болезни мог растянуть на полтора месяца ради врачебной справки).
Щуплый и малорослый паренек, когда было надо, мог постоять и за себя, и за товарища. Один из таких эпизодов описан в романе «Исчезновение». Выручая друга, он разогнал напавших на него отпетых хулиганов, прозванных в округе «трухлявыми». В этом и подобных случаях Леву выручало не только владение приемами джиу-джитсу и авторская тренировка ребра ладони, обеспечивавшая разящий удар в
Столь же упорно, как и физическую выносливость, он взращивал в себе хладнокровие и бесстрашие. «Тайное общество испытания воли» – дворовая организация подростков из Дома на набережной не обошлась без его участия. Членство предоставлялось только тем, кто готов был рискнуть немного немало здоровьем и даже жизнью, пройдя от края до края по перилам балкона девятого этажа или по парапету ограды набережной Москва-реки! Возможно, эти упражнения несколько блекнут на фоне распространенных среди сегодняшних тинейджеров экстремальных видов спорта, однако, для более «вегетарианских» в этом отношении времен они представляли собой запредельный опыт. К нему следует присовокупить и исследование пещер Звенигорода, где он побывал летом 1938 г., и погружение в подземные ходы, прорытые под церковью Николы на Берсеневке. Ему – самому худому из трех участников этой экспедиции – выпала роль центрового в операции проникновения в глубинные отсеки подземных коммуникаций. По ходу путешествия возникла критическая ситуация, когда, достигнув крайнего сужения в проходе, Лева капитально застрял. Спасли его личное самообладание и помощь товарищей, резким усилием выдернувших его из опасного тупика.
Но и приведенными качествами не исчерпывался феномен Льва Федотова. Он был музыкально одарен, и важную часть его жизни составляли занятия с композитором и педагогом М. Н. Робером, обучавшим его на профессиональном уровне музыкальной грамоте и игре на фортепьяно. Лева владел классическим репертуаром пианиста, знал историю музыки, в особенности хорошо разбирался в творчестве Дж. Верди. Его любимой оперой была «Аида», которую он, не имея нот и партитуры, по слуху восстановил для себя от первого до последнего акта. Более того, он умел стереофонически проигрывать ее в мозгу так, как если бы он слушал ее из первого ряда партера. Наслаждаясь музыкой, он мог одновременно поддерживать разговор и оставаться включенным в текущую ситуацию, заставляя свое сознание одновременно работать в нескольких регистрах.
Лев Федотов прекрасно рисовал, несколько лет посещал студию Центрального дома художественного воспитания (в просторечии: «Цедеход»). Однако, не имея намерения посвятить жизнь изобразительному искусству, он прервал эти занятия, несмотря на все уговоры родных и близких. При этом, как можно понять из записанного в дневнике разговора с мамой товарища по «Цедеходу» Евгения Гурова, Лева и не думал отказываться от дальнейших опытов в живописи. Однако он отводил им подчиненное место в своей предстоящей профессиональной деятельности.
Женина мамаша все время уговаривала меня стать художником, а науками заниматься, как любителю; на это я ответил, что быть художником по профессии, дополнительно имея дело с науками, во много раз труднее и неудобнее, чем в основном быть научным работником и художником дополнительно… всякий ученый может достать краски, но не всякий художник способен приобрести целую лабораторию.
Итак, через все годы детства и юности Льва Федотова, помимо изучения естественных наук, физической подготовки, прошли серьезные увлечения музыкой и живописью, с которыми он не собирался расставаться и впредь. Как же все эти занятия сопрягались с тем главным предназначением, которое он предусматривал для себя? Однако прежде чем перейти к этому вопросу, следует остановиться на определенных поведенческих нормах, которым он неуклонно следовал в сознательном возрасте.
Это – абсолютное небрежение эстетикой одежды. Она была у него всегда опрятной, но «ниже среднего» даже на фоне аскетического дресс-кода 1930-х. По словам друга Артема Ярослава, он вечно «ходил в каких-то перелицованных куртках, коротких штанишках, из-под которых были видны голые худенькие коленки» [10] . Конечно, за этим внешним видом скрывалась отчаянная борьба за существование, которую вела Роза Лазаревна, стараясь и накормить сына, и обеспечить его потребности в различных занятиях. Однако, похоже, дело было не только в этом. Так, перед поездкой на зимние каникулы в Ленинград в самом конце 1940 г., мать и тетка убеждали его взять с собой лучшие предметы гардероба, которые, надо думать, все же были припасены заботливой родней. Ответом на эти увещевания было категорическое несогласие, которое в дневнике он пояснял так:
10
Ярослав А. Указ. соч. Л. 1.