Дневник тайных пророчеств (Мифы Туринской плащаницы)

Грановская Евгения

– Чем?

Писатель поднял указательный палец и торжественно изрек:

– Даром предвидения!

Отец Андрей помолчал, затем, решившись, достал из сумки клочок бумаги со стихами и рисунком и протянул его Вершинину.

– Я хочу, чтобы вы взглянули на это.

Писатель посмотрел на рисунок, затем перевернул листок и глянул на стихи.

– Черт бы меня побрал… – прошептал он. – Это написано рукой Гумилева! Черт бы меня побрал, – снова прошептал писатель и вперил взгляд в листок бумаги. Губы его шевелились в такт стихам. Неожиданно он замер

и с мрачным испугом посмотрел на отца Андрея.

– Кто вы? – хрипло спросил он. – Кто вы такой?

– Диакон Андрей Берсенев.

– Дьякон? – Вершинин усмехнулся и покачал головой: – А как будто и не дьякон. Скажите-ка лучше, дьякон, как это попало к вам в руки? Где вы это взяли?

– Это листок из тайного дневника Гумилева? – спросил отец Андрей.

Писатель кивнул:

– Похоже на то. Только я… Я ничего не понимаю!

– Вы ведь сами сказали, что «люди-звери» наградили Гумилева даром предвидения, – напомнил отец Андрей.

– Ну да, – снова кивнул Вершинин. – Но эти стихи… Это определенно предсказание. Апокалипсис от Гумилева. Постойте… Что тут написано? – Он снова опустил взгляд на клочок бумаги. – Первый год тысячелетия… Голова Аргуса… Крушение мира под знаком Овна… По гороскопу Овен – это третья декада марта?

– Похоже на то.

– А как насчет места? Вы уже выяснили, где это произойдет?

Дьякон покачал головой:

– Нет.

Вершинин на секунду задумался и вдруг сказал:

– Это может произойти в России. – Блуждающий взгляд его упал на полки с книгами. – Вы хотя бы немного разбираетесь в живописи? – поинтересовался он.

– Немного разбираюсь.

– Вам знакомо такое имя – Лукас Кранах?

– Конечно.

Писатель лукаво прищурился.

– Как по-вашему, этот художник был невежественным тупицей?

– Не думаю.

Вершинин встал из-за стола и подошел к стеллажам. Вскоре он вернулся, неся в руках живописный альбом. Усевшись на стул, писатель поправил очки и стал листать его. Наконец нашел нужное место и повернул альбом к дьякону.

– Взгляните сюда! – Он ткнул худым пальцем в репродукцию. – Это картина Лукаса Кранаха «Отдых во время бегства в Египет»! Вам ничего не кажется странным? Белая береза, елочка, присыпанная снежком… Разве это похоже на южный пейзаж? А вот для средней полосы России такой пейзаж типичен!

– Забавно, – согласился дьякон, разглядывая репродукцию.

– Не то слово! И таких «забавных» вещей в средневековой живописи много. Можно, конечно, обвинять великих художников в глупости и незнании исторических реалий. А можно предположить, что они пользовались источниками, которые современным ученым недоступны. Просто потому, что они уничтожены.

Вершинин отхлебнул из бокала, облизнул мокрые губы и задумчиво продолжил:

– Я много думал об этом. Что, если библейский Иерусалим – это наша с вами Москва? Ведь место нынешнего Иерусалима было установлено сравнительно недавно. Прямых доказательств нет. Археологические раскопки ничего не дали. Вот историки и условились считать, что Иерусалим располагался

на месте арабского поселения Эль-Кудс. Просто ткнули в этот населенный пункт пальцем и сказали: «Здесь будет Иерусалим!» И никого не смущает, что в этом месте нет ни одной горы, которую хотя бы условно можно назвать Голгофой.

– Я слышал об этом, – кивнул отец Андрей. – Но считать Иерусалимом Москву по меньшей мере абсурдно.

– Да ну? – Писатель криво усмехнулся. – А я могу привести вам целую сотню доводов и доказательств. Правда, это займет слишком много времени.

– Приведите хотя бы одно, – попросил отец Андрей.

Вершинин прищурил один глаз и насмешливо посмотрел на дьякона.

– Что ж, господин Фома неверующий, пожалуйста. Какой довод вам угодно выслушать – самый очевидный или самый бредовый?

– Давайте самый бредовый, – сказал отец Андрей. – Не будем размениваться на пустяки.

– Извольте! Прислушайтесь к самому слову «Иерусалим». Ведь это не одно слово, а целых три. – Вершинин поднял палец и торжественно изрек: – «Сие Руса Рим»! В переводе на современный язык – «это русский Рим», то есть – столица Русского государства! То есть – Москва!

Отец Андрей вздохнул и задумчиво потер пальцами переносицу.

– Вы предлагаете отказаться от принятого варианта истории и придумать новый?

– Почему бы и нет? – пожал плечами Вершинин. – Триста лет назад это удалось сделать двум французам. Вся нынешняя историческая наука держится на состряпанной ими хронологии. Кстати, сын Николая Гумилева – Лев Николаевич – тоже был историк. И он весьма скептически относился к общепринятому варианту хронологии. Ах, дьякон, поймите же вы наконец: все, чем располагает история, – это сотня черепков с орнаментом и десяток папирусов, происхождение которых весьма сомнительно! Все остальное – версии, гипотезы, ничем не подкрепленные фантазии!

Отец Андрей смотрел на писателя с сомнением.

– Но все эти фантазии подтверждаются археологическими находками, – возразил он.

– Что? Археология? – Вершинин криво ухмыльнулся и покачал головой. – Все, что есть у археолога, – это черепки, обломки костей и остатки стен высотою в один отпечаток кирпича. И не забывайте, что найденное – ничтожная часть пропавшего. В большинстве районов Земли не сохраняются почти все нестойкие материалы: дерево, меха, ткани, бумага, береста… Никогда не известно, что именно пропало. А считать пропавшее несуществовавшим – это идиотизм, приводящий к неправильным выводам.

– Красиво формулируете, – заметил дьякон.

Вершинин покачал головой:

– Не я. Гумилев. Мировая хронология давно нуждается в пересмотре. Но пересматривать историю – занятие хлопотное, дорогостоящее и, по большому счету, никому не нужное. Однако рано или поздно это придется сделать. И тогда станет очевидно не только то, что нынешний Иерусалим – никакой не Иерусалим, но и многое другое. Впрочем… – Писатель насмешливо прищурился. – Обо всем этом вам нужно говорить не со мной.

– А с кем? – спросил отец Андрей.