Дневник Великой Отечественной Войны Боровиковой Александры Никифоровны
Шрифт:
Что-то перехватили, не поняла, как будто большие потери со сторона Румынии.
Сегодня торжественный день, явился ко мне один мастер, Рыбушкин.
Это для меня большое облегчение.
Как болит душа за последнее время, чёрт знает, что такое.
Я очень мнительна, уж что впадет мне в голову, думаю, думаю без конца.
Что-то видела во сне братишку Николая, но сон неприятный.
Утром очень скучала по Апостолу.
Когда же всё это кончится, когда начнем жить опять так, как 2–3 месяца
В 4 часа была на бревёнке, иду, и слышу, поёт какой-то моряк.
Я смотрю, и думаю, уж не А…
Правда, на него не похож, но меня брало сомнение, всё же я побежала к себе, но нет, не он.
Какое сейчас во мне возбуждение, как хочу я встретиться с ним, и растерзать бы его на маленькие кусочки, от избытка чувств к нему.
Ничего, скромное желаньице, но это ведь всё мысленно, я на него не имею никакого права.
Но несмотря на всё, единственный интерес – встретиться с ним, хотя бы часа на два, и поговорить, и то бы, я была довольна.
Ну ладно, воюй, бей врагов, а когда вернёшься, домой, в свой семейный очаг.
Вот пишу эти строки, вдруг, ко мне звонит товарищ Крылов, давно я его не видела.
Ведь одно время, от скуки, я барахлила с ним, ну и сейчас, от нечего делать, поболтала бы с ним, но его перевели на другой участок, и сейчас не встречаемся.
А то посидишь на берегу, сходишь, выпьешь кружку пива, всё же повеселее.
Утреннее сообщение: бои на всех фронтах, особенно ожесточённые на Кексгольмском, Новгородском и Днепропетровском направлениях.
День прошёл беспокойно, как всегда.
Вечером приходил Бецелев, и говорит, что вылез в окно из оздоровительного Госпиталя.
Обещал зайти ещё завтра утром.
Немного поработала крючком, и в 10 часов хотела лечь спать.
Только легла, вдруг, пожарная тревога.
На улице темно, я едва нашла место условного очага пожара – это у силовой станции, но скоро ушла спать.
26/VIII. День этот памятный на всю жизнь.
Когда я писала дневник, то ещё ничего не знала, узнала, что в этот день было одето кольцо блокады.
На Ленинград пришёл последний поезд, и мы порвали связь с так называемой “Большой землей”.
Так вот, это то первое кольцо блокады, отразится и на моих записях, в дневнике.
Но, напоминаю, что это только приписка, т. к. пока я писала свой дневник, что мы, многие Ленинградцы, не знали ещё об этом кольце блокады.
Пробудилась в 6 часов, прослушала сводку, и провалялась до 7 часов.
После ожесточённых боёв наши войска оставили г. Новгород.
Наши войска вошли в Иран, и продвинулись на 40 км (*Иранская операция 25 августа – 17 сентября 1941 года).
Вот не знаю как, встречают ли они сопротивление.
Вчера сообщила Ириша, что убили Колю Рощина – очень жаль, убивают таких хороших людей.
Сегодня опять требуют 30 человек мужчин на оборонные работы.
Не знаю, кого подберу.
Пришел опять товарищ Базинев, и поговорить некогда.
Сегодня сообщили, что Калугин ранен, и лежит в Тульской области, в Госпитале.
На бревёнке не осталось опять ни одного бригадира, пришлось взять Вайника.
В 2 часа только пришла из столовой, так сытно покушала, распирает бока.
Пишу, и жду утреннее сообщение.
Сейчас читаю газету от и до, в частности, ноту Иранскому Правительству (*17 августа 1941 г. правительству Ирана была вручена совместная англо-советская нота. В ней содержалось требование к Иранскому Правительству добиться выезда из страны всех немецких специалистов).
Передавали письмо Горьковских рабочих Ленинградцам.
Какие всё же симпатии городу Ленина.
Слушаешь эти письма, или читаешь в газетах, слёзы выступают на глаза, за заботу этого славного города, который становится с каждым днём, всё дороже, и дороже.
В 15:25 дали «В.Т.», прошла спокойно.
Вот, читая во время «В.Т.» газету, увидела портрет этого славного лейтенанта Антонова, сбившего Ю-88, который я видела на площади Стачек 14/VIII, когда ездила к Бецелеву.
Сейчас была в Штабе.
Ей богу, чуть не всплакнула, опять посылают мужчин на оборонную работу.
У меня почти все ушли, остался только Тамаров, и последнего включили в список.
Ей богу, обидно, сидят такие, как Анакин, Соколов и другие, блестят штаны от сиденья на месте, а я посылаю 73-летних стариков.
Нет, хоть бы один из них пошёл добровольно, берегут свои шкуры, наживают карманы, и делают всё, что для них выгодно.
Желательно было проводить своих, так сделали все, проводили на свой счёт, сохранив своё имущество.
Кроме того, мне сообщили, что их всех устроили здесь рабочими, и служащими, чтобы отправить на казенный счёт.
Вот публика, они всегда умеют жить.
Какого чёрта, товарищ Попов поставил Анакина главным инженером, у которого в голове варит раз в сутки.
Работал начальником цеха, и то, был так себе, а сейчас, получил большой чин – почему, потому что умеет жить, и спасать свою шкуру, как говорится – маскировка вовремя.
27/VIII. 6:25 вечера.
Только сейчас взялась за перо, чтобы оставить здесь, на бумаге, отметку, что 27/VIII жизнь течёт обычно.
Какой-то день сегодня, не скучный, и не веселый, просто не хотелось писать.
Бои по всему фронту.
За последние дни на подступах к Ленинграду сбит 101 самолет.