Дневник Верховского
Шрифт:
Попробуем разобраться с Буржинским. Во-первых, о Буржинских известно, что этот род принадлежал к старинному польскому дворянству. Во-вторых, Тривдар (но не Тридвар) — это не имя, а название старинного польского дворянского герба Trywdar. В Европе (да и в России), как известно, в то время «титулы продавали себя деньгам, деньги поклонялись титулам», а «благородное российское дворянство разменяло свой сословный долг на долги государственному банку»{132}.
Кто такой этот поляк-эмигрант Луидор де Тривдар-Буржинский, который знал А.И. Верховского и его семью, точно не известно. В фамильном архиве сохранился лишь один документ с упоминанием фамилии Буржинского — это открытка из Швейцарии (из Лозанны), присланная некоей мадам А. Телиной 7 января 1913 года в С.-Петербург на адрес матери Верховского,
Текст, написанный по-французски, гласил: «Спасибо за прелестную открытку и добрые пожелания по случаю Нового года Вам, дорогая мадам, и всем остальным — дай Бог хорошего здоровья и всего, что можете себе пожелать. М-сье Буржинский — болен? Я его видела примерно около 20 октября и больше никаких новостей, кроме сообщенных этой открыткой. Мне кажется, он болен. Мой дом находится направо от церкви; там есть маленькая звездочка.
С наилучшими пожеланиями от А. Телина» (л. арх.).
(А. Телина имела в виду отметку в виде звездочки над домом за католическим собором на лицевой стороне открытки.)
Есть и еще одно подтверждение знакомства Буржинских с родственниками А.И. Верховского, но с оговоркой, — «предположительно». Из материалов личного архива видно, что дед Верховского, член Совета Министра Внутренних дел тайный советник Николай Николаевич Колошин в 1874 году приобрел на льготных условиях от казны небольшое имение, получившее название «Станишевский участок», рядом с городом Житомиром на берегу реки Тетерев. Мать Верховского, Ольга Николаевна, проводила вместе с семьей в этих местах летнее время, где ею было организовано небольшое поместье, — дача. В той же Волынской губернии Новоград-волынского уезда проживал помещик (владелец 448 дес. земли в с. Купчинцы и М. Полонье), дворянин Буржинский Казимир Болеславович, сын которого, дворянин Людвиг Казимирович, проживал в Петрограде в 1915—1916 годах (Графский пер. д. 10) и был членом Императорского Петроградского Архелогического института (Екатерининский канал, д. 14). Некий Буржинский еще в 1860 году был членом Петербургского английского собрания, в котором состоял и дед Верховского, Н.Н. Колошин. Таким образом, «шапочное» знакомство Людвига (ставшего Луидором) Буржинского с семьей А.И. Верховского полностью исключать нельзя, однако что это доказывает? Ровным счетом ничего.
Югославский историк академик В. Дедиер был осторожен в выводах, и в своем труде «Сараево 1914» (Београд, 1969, на русский язык не переведен) тоже ссылался на воспоминания Буржинского. «Вопрос о том, были ли замешаны в заговоре Артамонов и Верховский и были ли они осведомлены о нем, остается открытым, ибо прежде надо прояснить некоторые другие аспекты. Луи-де Тридвар-Буржински (правильно — Тривдар. — Ю.С), бывший член Археологического общества в Петрограде, в своих мемуарах, опубликованных в 1926 году во Флоренции, утверждал, что сараевское покушение организовал Артамонов…».
По мнению В. Дедиера, «в заговоре мог участвовать генерал (?! — Ю.С.) А.И. Верховский», который будто бы одно время был помощником военного агента России в Сербии и якобы имел связи с руководством организации «Черная рука». Дедиер далее утверждал, что Верховский, «оказывая давление» на российского министра иностранных дел Временного правительства М.И. Терещенко, пытался выгородить «своих друзей» — членов «Черной руки». Никаких доказательств этой версии Дедиер не представил, но, несмотря на это, его книга, опубликованная в 1966 году, получила широкое распространение во многих странах Европы и Америки, и стала считаться едва ли не «последним словом науки»{133}.
Академик Ю.А. Писарев долго игнорировал сведения, сообщенные Буржинским. По прошествии времени он лишь отметил (не сообщив, правда, источник), что: «Тридвар-Буржински (правильно Тривдар. — Ю.С.)… указал, что и он опирался на рассказы «знакомых своих знакомых» и не может ручаться за достоверность приведенных им данных»{134}.
Хотя время и показало, что пресловутое «объединение славян» является фикцией, в то же время незначительное, на первый взгляд, указание в открытке А. Телиной на «болезнь» Буржинского дает основание поставить такой вопрос: а не заразился ли Буржинский старинной европейской болезнью, так называемой «русофобией»? Тем более что после ознакомления с содержанием его книги оснований для такого
Обратимся к фактам. В «Сербском дневнике» Верховский ничего не писал о своих связях с членами «Черной руки». Первая же встреча Верховского с высшим военным сербским руководством в 1914 году произвела на него хорошее впечатление: «Люди светлые, интеллигентные, и относятся хорошо к нам» (С. дн. 27.01).
Что это были за военные и входили или нет в их число представители «Черной руки»? Считается, что к началу 1914 года в рядах этой заговорщицкой организации насчитывалось более 2000 членов, в их числе — начальник Генерального штаба воевода Радомир Путник и 9 генералов. Некоторые из офицеров были активными участниками заговора против Обреновичей. С отдельными офицерами Верховский действительно имел деловые контакты, рабочие встречи и беседы на разные, в том числе и военные темы.
В дневнике отмечены встречи Верховского и с членами «радикальной партии» (С. дн. 16. II). Цели членов радикальной партии были известны — создание «Великой Сербии». В подавляющем большинстве случаев Верховский указывал в дневнике конкретные имена и звания, иногда — зашифровывал. Например, Верховский говорил «с одним полковником» (С. дн. 27.1). Есть указания в дневнике и о другом офицере сербского Генштаба, майоре, окончившем Николаевскую Академию Генштаба, который был приставлен к Верховскому «для помощи» (С. дн. 24. II). Кстати, с эпитетом — «один офицер», писал в своих донесениях в Петербург и полковник В.А. Артамонов.
Кроме эпитета «один», в дневнике Верховского не упоминается ни начальник разведывательного отделения (одновременно руководитель «Черной руки») полковник Драгутин Димитриевич, ни его заместитель майор Воя (Воислав) Танкосич. Как бы ни было соблазнительно, «для сенсации», поставить знак тождества между эпитетом «один» и известными деятелями «Черной руки», — риск исказить историческую правду никак не позволяет этого сделать.
Артамонов категорически отклонил предложение «Черной руки» о вступлении в ее состав. В рапорте одному из руководителей русской военной разведки генерал-лейтенанту Николаю Августовичу Монкевицу 17(30) января 1912 года (т.е. еще до прибытия Верховского) он писал: «Не скрою, что “Черная рука” сделала через одного офицера попытку войти в сношение со мной. Конечно, я немедленно и решительно отклонил приглашение переговорить с членами тайной организации, чтобы не дать им возможность примешивать при агитации имя России»{135}.
После скоропостижной смерти Н.Г. Гартвига временно поверенный в делах в Сербии В.Н. Штрандман на запрос из российского МИДа, информировал Петербург: «Факты говорят о противном. Так, нет ни одного свидетельства того, что Димитриевич встречался с Принципом или с кем-либо из его товарищей, когда они в мае 1914 года были в Белграде»{136}. (Оставим в стороне вопрос, откуда мог почерпнуть такую информацию Штрандман, никоим образом не связанный с разведкой.)
Очевидно, что обвинения в адрес Верховского о его участии в заговоре «черноруковцев» могут быть подтверждены не версиями и наукообразными фантазиями авторов, а единственным способом, — исследованием подлинных архивных документов: шифровок, приказов, отчетов, донесений. Часть таких документов, хранящихся в Российском государственном военно-историческом архиве и бывших прежде недоступными для исследователей, обнаружена относительно недавно. Например, найдены донесения в адрес российского Генштаба военного атташе в Сербии полковника В.А. Артамонова. Документов и отчетов, связанных с деятельностью в Сербии капитана Верховского, в российских архивах обнаружить пока не удалось. Да и были ли таковые вообще? Если и были, то в соответствии с инструкцией шифрованные документы подлежали уничтожению путем сжигания тотчас после прочтения. Надо полагать, что после сараевских выстрелов многие из исторических документов Российского Генштаба и МИДа могли вовсе превратиться в пепел, как и часть личных записок и дневниковых записей самого Верховского. О таком уничтожении документов в русском представительстве в Белграде, организованной Штрандманом, уже указывалось.