Дневник. Поздние записи
Шрифт:
— Садитесь, — сказала Бенжамин.
— Я…
— Вы ведь Карина, не правда ли? Садитесь, — повторил он.
И вот я уже сижу и его машине и порчу кожаные сидения.
— Вы увлекаетесь фотографией? — спросил он, и я просто кивнула, боясь неправильно построить предложение и показаться ему полной дурой. — Я заметил, что вы прячете фотоаппарат, — улыбнулся он. Я снова промолчала. — Я, кажется, несколько недель назад видел вас около моего дома. — И вот тогда я удивилась. — Мои сыновья не очень приветливы, иногда я понятия не имею, кто их воспитывал, — тепло улыбнулся он.
И я немного осмелела.
— Откуда
— Из документов. Видите ли, с Шоном очень трудно общаться, и большую часть его дел я узнаю через… невербальные источники. — Так этот товарищ Джеймс Бонд потомственный! — Он несколько раз смотрел ваши ведомости, и я заинтересовался. А там есть ваша фотография.
— Понятно, — только и сказала я.
— Как вам Австралия?
— Страна как страна, — пожала я плечами.
— Не верю. Спорю, вам очень одиноко.
Я отвернулась, одним этим жестом соглашаясь с ним.
— Давайте так. Я предлагаю вам поужинать с нами с Джастином. А вы покажете мне фотографии.
Не знаю почему, но я поверила ему и согласилась. Через некоторое время я немного осмелела и начала поддерживать беседу. Мы доехали до памятного особняка. Там, как и у Шона дома, было много дерева и хороших вещей. А еще там была собака и… домашняя атмосфера. Не знаю почему, но несмотря на все прелести домика Алины Шангер, я не чувствовала там себя комфортно. Может, дело в Сергее Елисееве, может, в ее некоторой отрешенности, прохладце и равнодушии, но там мне было намного менее спокойно.
А Бенжамин Картер оказался на редкость хорошим собеседником. Он не обладал высокомерием своего старшего сына совершенно. И когда я делала ошибки в речи, всегда меня поправлял, но неназойливо, мягко, обосновывая свои слова. А еще у него была чудеснейшая на свете собака. Песочный ламбрадор по имени Франсин.
Когда в прихожей хлопнула дверь, мы с Беном как раз сидели и смотрели фотографии.
— Папа, я дома! — крикнул Джастин и зашел в гостиную. — Ой, Карина… — опешил он. — Привет.
Несколько мгновений мы все просто смотрели друг на друга.
— Карина присоединится к нам за ужином. Я подумал, что девушке в чужой стране не помешает компания.
— Аа, ясно. Ладно, я скоро. — Но я была почти уверена, что он не поверил.
— Иногда, Карина, я не могу понять, с кем из сыновей мне легче ладить, — задумчиво протянул Бен. — Джастин ничем не интересуется, кроме Ани Шангер и вечеринок, а Шон — наоборот. Мне иногда кажется, что он ни на одной за всю жизнь не побывал. У него на всю жизнь одна только любовь — техника. Наверное, это потому что я плохой отец. Когда умерла Эстер, я оказался просто раздавлен и перестал следить за ними. Джас был слишком маленький, чтобы понять. Но, Шон, кажется, меня так и не простил за то, что я поставил свое горе выше, чем его. И я понятия не имею, как это можно исправить.
— Сколько ему было? — спросила я.
— Десять.
— И вы не были женаты с тех пор?
— Нет, — покачал он головой.
Дверь снова хлопнула. И я заранее поняла, кого увижу. И не обрадовалась.
— Добрый вечер, — сказал Шон, проходя в гостиную. Меня он заметил не сразу, а когда увидел, выдал предельно ядовитое: — А я и не знал, что у нас гости.
— Присаживайся, Шон, — сухо сказал Бенжамин.
— А я не помешаю? — спросил он с ехидцей.
— Карина
— Умоляю, оставьте подобные развлечения кому-нибудь другому! — фыркнул он, раздраженно стуча пальцами по подлокотнику.
— Я, пожалуй, пойду, — поднялась я, и увидела на лице Шона некое одобрение.
— Я пригласил вас, юная леди, на ужин. И я не позволю некоторым невоспитанные субъектам выгонять моих гостей из моего же дома. — В голосе Бена послышалась сталь. Я по-детски сцепила руки на спиной, не зная, что в такой ситуации делать. Это была не моя война, но я попала меж двух жерновов. Мне не хотелось ссорить мужчин, и по хорошему бы уйти, но я не хотела так просто отказаться, я не хотела предстать трусихой перед единственным человеком, который протянул мне руку в этой стране.
— Тогда, пожалуй, это мне надо уехать. Меня не приглашали и, очевидно, не очень-то ждут.
И за Шоном с грохотом захлопнулась дверь. А я осталась стоять и смотреть в пол. И что теперь будет?
— Он взрослый человек. Если ему нравится выставлять себя идиотом, мы не сможем ему помешать! — напомнил мне Бенжамин.
Глава 2
Спустя некоторое время, я поняла, что Бенжамин Картер — человек очень одинокий. У него было двое сыновей, но каждый из них жил собственной жизнью. Так что он нашел во мне не меньшую отдушину, нежели я в нем. Умный. Начитанный. Интеллигентный. Он много мне рассказывал про разные виды искусства, страны и народы, образование, пару раз даже до политики добирались… Но ни слова о работе или учебе, а потому я сделала вывод, что Бенжамину Картеру эта тема знатно осточертела. Он катал меня на самолете над пустыней. И даже на яхте до Большого Барьерного Рифа. Он научил меня английскому языку, причем не только грамматике и речи, но и произношению. Австралийскому, конечно, но все-таки. А еще он посоветовал мне выучить французский и немецкий, чтобы я, живущая не в такой дали от Европы, могла поехать туда и затеряться на пару месяцев. Кажется, сам Бенжамин Картер разделял позицию младшего сына. Уехать и забыться. По крайней мере, так было раньше.
Но если вы спросите меня какого черта ректор университета позволяет себе иметь столько свободного времени, я помрачнею и скажу: Шон. Именно на него Бен ухитрялся свалить дела, когда уезжал. Именно старший сын был тем мрачным стражем на подхвате, который всегда стоит за спиной главного героя, изображая массовку, а на самом деле ничего общего с ней не имеет. И надо ли говорить, что старшего сына Бена текущее положение дел сильно раздражало. Настолько сильно, что мы избегали встречаться везде, кроме как на занятиях. А уж как все начиналось…
Примерно через месяц после моего первого визита в дом Бенжамина Шон перехватил меня после занятий и заявил:
— Я против того, чтобы ты виделась с моим отцом, — сказал он, утаскивая меня за локоть в сторону.
— Но почему? Я не желаю ему зла.
— А что тебе от него надо? Что ты надеешься заполучить?
— Друга! — резко бросила я. — Он добр ко мне, я это ценю.
— И всегда ты спишь с теми, кто к тебе добр?
Меня бросило в жар, потом в холод. Я обрела способность здраво мыслить очень нескоро.