Дневник. Поздние записи
Шрифт:
А по поводу ситуации на работе я не врала. Скрестив с Немаляевым шпаги скорее в благожелательной вражде, чем во враждебной благожелательности, мы стали воровать друг у друга проекты, причем мы оба очень быстро докатились до совсем уж грязных приемчиков типа короткой юбки с моей стороны и сексистских комментариев — с его. Но тот день стал апофеозом. Немаляев слил проект и взбесился, а я просто пребывала в отвратительном расположении духа. Он сунулся ко мне в отдел и начал орать. А я… я, кажется, швырнула в его степлером и потребовала размагнитить на вход в мой отдел его карту. И пригрозила сладкой жизнью каждому, кто пустит вражеского шпиона на нашу заповедную территорию!
После всего случившегося я не выдержала и позвонила вернувшемуся Коршуну. Поплакалась на жизнь тяжелую, а он… пригласил меня в театр. Я знала, что к нам приехала известная иностранная труппа, и спектакль был на английском, но аншлагу это не помешало. Если бы не Коршун с его персональной ложей, то мне бы в жизни туда не попасть.
Дабы улучшить собственное настроение, я вырядилась в ярко-зеленое платье с ультрамариновым палантином и сапфиры. И хотя окружающие на меня косились, а Коршун закатил глаза, никто ни слова не сказал, и я почувствовала себя замечательно. Состояние враждебности захватило меня с головой, и тем более в тему стали следующие слова моего спутника.
— Ложа напротив. Там Константин.
— Так ты поэтому меня пригласил?
— Сделаем вид, что не только.
Я фыркнула и уставилась в бинокль, а прицелившись, обнаружила, что Денис Ковальчук рассматривает меня. И только мы встретились… биноклями, синхронно смутились и отвернулись. Я сразу догадалась, что добра от этой истории ждать бесполезно, но масштаб, конечно, не рассчитала…
С Граданскими я встретилась в одиночестве и нечаянно. В антракте возвращалась в ложу и наткнулась на них. Точнее на Константина и Ковальчука. Они разглядывали портреты актеров. И вход в мою ложу лежал прямо через них. Я резко затормозила и растерянно заморгала.
— Карина Алексеевна! Какой сюрприз! — воскликнул Константин. — Как вам пьеса?
— Изумительно, — ответила я честно, но сухо.
— Сидней пошел на пользу вашим языковым навыкам, верно?
— Пожалуй, — огрызнулась я, и Константин усмехнулся.
А Денис Ковальчук молчал и с нескрываемым восторгом рассматривал мое изумрудное платье. Ну или не платье. Я немного покраснела. Разве можно так беззастенчиво разглядывать людей? Лично мне хватило одного взгляда, чтобы запомнить в нем все. Растрепанные волосы, на подбородке — щетина. Костюм отглажен плохо, а туфли на ногах далеко не самые новые. Никакого лоска. И весь он такой прозрачный и бесхитростный. Я ничего о нем не знала, но инстинктивно чувствовала, что подобные нравятся мамам избранниц. Именно это обстоятельство я бы поставила во главе отталкивающих качеств Ковальчука.
— А еще уверенности в себе.
— Что, простите? — не поняла я.
— Еще Сидней пошел на пользу вашей уверенности в себе.
— Если бы эти слова мне сказал любой другой человек, я бы восприняла их как комплимент.
Константин зафыркал.
— О, Эля! Вот и она. Вы ведь помните Элю? — улыбка буквально приклеилась к моему лицу, скулы начало сводить. Ее-то мне для полного счастья и не хватало.
Я обернулась и увидела Эльвиру Граданскую, девушку, которую ненавидела годами… Она шла, вся такая воздушная в розовом платьице, светленькая, как ангелок, маленькая, стройненькая… и вообще никакая. Я встречалась с Элей в жизни всего пару раз, даже старалась с ней не встречаться. А зря. В тот самый момент она показалась мне такой бесполезно-никчемной, что злость растворилась в недоумении. Что, когда и как я успела вбить себе в голову об этой особе, что годами избегала смотреться в зеркало? И тут до меня дошло, что не в ней дело, а в Алексе. Эля как бы отняла его у меня, и раз он выбрал ее, то я чувствовала себя хуже. Теперь это показалось мне смешным. Может быть я и одна из миллионов девушек этого города, не самая красивая, не самая примечательная… но и она тоже! В ней вдруг оказалось нечего бояться. Вся Эльвира Граданская оказалась состоящей из шаблонов и банальностей. До самых кончиков накладных ногтей. И мне вдруг стало жутко. Значит вот насколько глубоко мнение Алекса определяет меня как личность?!
Эля остановилась и уставилась на меня тоже. Я на мгновение было решила, что она тоже представляла меня иной, но фиг бы мне. Она как воскликнет:
— О, Господи! Я видела это платье на лондонском показе мод! — Все. Аут. Я чуть в голос не расхохоталась, и сделала бы это точно, если бы она вдруг не стянула ткань с моего плеча, трогая ее пальцами и изучая вблизи. А на мне был бюстгальтер без бретелей и то, как Ковальчук рассматривал их… отсутствие снова заставило меня покраснеть. Но потом он перевел взгляд на занятую изучением моего зеленого платья Элю и начал сравнивать. Без малейших зазрений совести!
Я уж было думала, что он ляпнет какую-нибудь банальность, типа если бы не волосы, вас можно было бы перепутать, но он удивил:
— У вас разные глаза, — сообщил он вдруг. И я невольно мысленно ему зааплодировала, но тем не менее огрызнулась.
— И платья. Вы же во всех подробностях уже их рассмотрели, верно?
— Оно вас не красит, — вдруг выдал он. — Прошлое было намного лучше. То, которое было на вас в ресторане. Красное с разрезом до бедра.
— Чем же это?
— Тем, что это прошлое вы выбирали, чтобы нравится, а это — чтобы бросить вызов.
Черт возьми! Недооценила я соперника. Костюм, щетина, вид такой, словно он трое суток не спал, и тем не менее Ковальчук оказался не промах!
— Что вы обо мне знаете, чтобы делать подобные выводы? Я люблю яркие цвета. И только.
— Значит, вы жили в Сиднее? Далековато вас занесло.
— А вы лучше эту тему с Константином обсудите, — ядовито отозвалась я и вдруг не выдержала, повернулась к Граданскому. — Кстати да, хотела поблагодарить за то, что последние годы жизни моего отца я провела в другом полушарии. Слышала у Виктора тоже проблемы со здоровьем. Мне так жаль. А, кстати, что все-таки с ним случилось? Не ты ли его взорвал? Ты же у нас фанат избавляться от неугодных подобным образом.
Не знаю чем вы закончилась эта стычка, если бы Ковальчук буквально не удержал Константина на месте. Ну а меня не менее грубо дернули назад.
— Тебя хоть на минуту можно одну оставить?! — рявкнул Коршун. — А ты к ней не подходи, сосунок.
— Граф Оксаков, — пропел Константин. — Стало быть вы, наконец, заняли сторону Елисеевых. Что ж, я не удивлен!
— Граданский, по-твоему я похож на двадцатилетнюю девчонку, чтобы вестись на подобные провокации?
— Мне двадцать три! — возмутилась я.
— Да ты что? Ну а ведешь ты себя на восемнадцать, так что стой и помалкивай.
Ковальчук улыбнулся.
— Кому ты пытаешься доказать собственную жестокость, мальчишка? Я, конечно, догадываюсь, кому ты мстишь, но, скажи мне, ты уверен, что потом сможешь с таким грузом ответственности жить? Ты ее преследовал месяцами, играл в кошки-мышки, считай, из страны выслал, а ведь она не виновата.
— Это мое дело и мои проблемы, Коршун. Забирай свою протеже и проваливай!
Он сказал протеже, значит он знал о том, что Коршун взял меня под крылышко (простите за каламбур). Значит они общались… Я скрипнула зубами.