Дневник. Поздние записи
Шрифт:
Когда я спустя две недели окончательно проснулась, безумно перепугалась тому, что связана. И было больно, ужасно больно. А потом я все вспомнила и начала плакать. И только на следующий день, когда меня отвязали, удостоверившись, что вообще-то с головой у меня не так плохо, я обнаружила, что у меня есть посетители.
— Может быть, позвать кого-нибудь? — спросила медсестра.
— А кто здесь?
— Мама ваша здесь.
— Нет, пожалуйста. Только отповедей мне и не хватает, — прохрипела я, отворачиваясь. Мне представились газетные заголовки в духе «наркоторговец был убит в собственном номере отеля, его любовница в реанимации
— Еще там Дмитрий Дьяченко.
— Да, его можно впускать в любое время, — почти обрадовалась я. По крайней мере, это чувство было хотя бы похоже на радость. В отличие ото всех остальных.
Только Дима оказался рядом со мной, я вцепилась в его руку и начала всхлипывать:
— Он мертв, Дима. Они убили его. — Медсестра, впустившая его, покачала головой. — Их было так много. Они сделали вид, что это сервис. Будто несут кофе. И он выстрелил в меня, он знал, что я там буду. Он сразу наставил на меня пистолет и выстрелил. Трижды.
— Он?
— Алекс!
— Этого не может быть, Карина. Не может. Алекса в номере не было.
— Был, я видела его глаза. Я бы их не перепутала.
— Я думаю, вам лучше уйти, ей не стоит волноваться… — начала медсестра.
— Я сам доктор. Ее давление в пределах допустимого, — огрызнулся Дима. — И с ее психикой не хуже, чем у любого другого человека, в которого всадили пулю и сбросили с балкона!
Они с медсестрой с раздражение переглянулись, а потом он снова посмотрел на меня.
— Никто не знал, что ты там. Это не было подстроено. Может быть, тебя просто не узнали. Ты чувствовала себя виноватой, психика иногда творит с нами странные вещи и…
— Я его глаза везде узнаю! Это был Алекс. Он знал, что я там, потому что я ему отправила смс в четыре часа утра. А в семь они уже были под дверью. Я согласна, что это мог быть Сергей. Но он бы просто не успел все узнать, собрать людей и подъехать.
— Да, людей собрал Алекс, это правда. — И с этими словами в моей душе что-то умерло. — Но он был внизу. Точно тебе говорю.
— Я тебе не верю. В смысле верю, но тебя там не было… ведь не было?
— НЕТ! — воскликнул он.
— Ты не видел. А раз так, то тебе можно было внушить что угодно.
— Почему ты за это цепляешься? Почему даже если настаиваешь, что узнала глаза, не веришь, что это был Сергей? Это не первая его попытка от тебя избавиться. А тут такой шанс. Он мог за тобой следить и…
— Я не представляю Сергея Елисеева, занимающегося мелкой сошкой вроде меня лично.
— Значит добро пожаловать в высшую лигу. Потому что, клянусь, Алекс был внизу! БЫЛ! Ты можешь мне верить. Я не видел, но я знаю точно.
— Хорошо. Значит, Сергей… — выдохнула я. — Все равно сути это не меняет. Ситуация аховая.
Когда меня выписали, и я вернулась домой, со мной осталась мама. Она ухаживала, заботилась. А если честно, она ходила по моей квартире и притворялась, что все хорошо, что ничего не случилось, что нашей размолвки не было, что в газетах гадости про меня не писали. Она даже разговаривала со мной без малейших неудобств… И если бы в ее глазах не мелькало что-то вроде сочувствия, я бы поверила, что все хорошо. А эта ложь, повисшая ядовитым облаком между нами, она была отвратительна.
Звонок в мою дверь прозвучал на второй день. Вроде причин волноваться не было, но его присутствие я почувствовала сразу. Я знала, что это не Дима пришел, и не Лариса. А Алекс. Но я
— К ней нельзя, я не пущу вас к ней, — вовсе не вежливо сказала мама.
— Как она себя чувствует?
— У нее в животе огнестрельная рана. Она чувствует себя плохо.
И вдруг я впервые задалась вопросом, который раньше каким-то образом мне в голове не приходил: я не пострадала после падения. Почему? Я упала с третьего этажа, но на мне не синяка. Может быть, конечно, болевой сигнал глушится раной в животе, но на мне синяков нет. И уж тем более переломов. Как такое возможно?
— Я в курсе. Ирина Леонидовна, я не уйду, пока вы мне не ответите.
— Ее проблема не в том, что ей больно, Алекс, а в том, что она уничтожена. Раздавлена. Меня искренне пугают ухажеры собственной дочери, и я не знаю каким образом и почему, но тот мужчина был для нее важен. Потому что она плачет! Его убили на ее глазах. В нее стреляли на поражение. Она выжила чудом. Кто держал пистолет?
Повисло молчание, во время которого я вся обратилась в слух.
— Я не думаю, что это были вы. Вы не жестоки. Но жесток Сергей. Карина считает, что это был он. И Дима считает так же. Послушайте, я знаю, что вы меня не любите, и причины у вас не придуманные. Я плохая мать. Я всегда была плохой матерью. Я наделала кучу ошибок. Когда ей было четыре, я позволила ей сесть в ту адову машину, когда ей было семнадцать, я оставила ее на тот злосчастный жалкий месяц. Тогда мои отношения с дочерью закончились. Именно так, потому что в день, когда появились вы, я ее окончательно потеряла. Она начала мне врать, да так отчаянно, будто от этого ее жизнь зависит, и я не знала, что с этим делать, не смогла стукнуть по столу и потребовать правды, потому что сама ее испугалась, потому что боялась, что это добьет и ее, и меня. Да, я перед ней виновата, я оставила ее одну, когда была нужна. Сделала вид, что все хорошо. И не смогла вернуть… Но вы не лучше, вы тоже притворяетесь, что все хорошо, что ее жизни ничто не угрожает, что это была ошибка. Но все мы знаем, что ошибки не было. Если некому больше сказать это вслух, я приму удар на себя: моя дочь оказалась в том номере не просто так. Тот мужчина был наркоторговцем, и если в ней осталось от моего воспитания хоть что-то, она не могла добровольно с ним связаться. Только если не было выбора. А выбора ее лишили вы. От таких людей как вы могут спасти только вам же и подобные. Она бежала к нему. От вас. И все равно ее пытались убить, даже не спорьте, когда не вышло более гуманно, ее попытались у вас отнять самым окончательным способом. Однажды у них получится, бесконечность существует, но не для людей. Однажды везение закончится. И вы будете виноваты, будете винить себя. Так что уходите сейчас, пока вы еще не все уничтожили.
Через полминуты хлопнула входная дверь. Мама прошла в спальню, чтобы посмотреть, сплю ли я. А я… а что я? Я сделала то же, что и всегда — притворилась что сплю, притворилась, что ничего и не было. Только вдруг я осознала кое-что очень-очень интересное: моя мать умеет мотивировать как никто на свете. Она уже это делала со мной однажды, когда мне было девятнадцать, и теперь она провернула то же самое с Алексом. Зашла с другого конца. И у нее оба раза вышло просто блестяще… Это наводило на размышления.