Дневник

Делая уборку в доме на двенадцатую годовщину своей свадьбы, Лори обнаружила блокнот в кожаном переплёте, лежавший в ящике прикроватной тумбочки, стоявшей на стороне её мужа.

Она держала его в руках, не зная как поступить. Она закрыла глаза, открыла блокнот на случайной странице и слегка погладила её пальцами. Она чувствовала, что в линиях, запечатлённых на страницах, в завитках рукописных строк спрятан ключ к сердцу её мужа.

Молча проклиная себя, она открыла глаза.

Я не буду его читать, сказала она себе. Я только взгляну на него одним глазком. Это не будет считаться подглядыванием.

Когда она быстро пролистывала блокнот, синие чернильные строки танцевали вокруг, словно в анимационном фильме. Время от времени её глаза выхватывали одно-два слова – «ужин», «отдых», «Я не…» - но они не давали никакой определённости.

Но там было ещё и несколько рисунков, и хотя она видела их лишь доли секунды, они отпечатались в памяти. Один из них изображал дом, все окна в котором были заколочены. На другом было лицо женщины – это она должна была быть ею!
– чье выражение было невозможно понять. Её сердце стало биться чаще, а лицо раскраснелось.

Муж что-то писал про неё, а она понятия не имела, что он там пишет.

Она вдруг поняла, что уже довольно долгое время они с мужем постепенно отдаляются друг от друга. Забавно, что подобные мысли и раньше приходили ей в голову, но она игнорировала их, прятала, как ненужную вещь в дальний угол пыльного чулана.

В тот вечер он пригласил её на ужин. Как и всегда в последнее время, они были вежливы и обходительны друг с другом, это уже стало для них привычкой. Она не стала рассказывать ему о своей находке. 

На следующее утро, всё ещё одетая в лаймово-зелёный халат, Лори подобрала газету на подъездной дорожке, ведущей к их дому, и взглянула на первую страницу.

Буквы на странице извивались словно черви, которых муж нанизывал на крючок в тот единственный раз, когда брал её с собой на рыбалку. Каждый раз, когда она пыталась сосредоточиться на тексте, он растягивался, приплясывал и скручивался бессмысленными чёрными каракулями.

Она выронила газету, как будто та была охвачена огнём.

Буквы плавали кругами в белом бассейне бесстыдно распахнутой газеты: большие буквы из заголовков рыскали поодиночке, словно акулы, в то время как более мелкие из статей кружили стайками, подобно пескарям.

Затем они начали спрыгивать со страницы, шлёпая по асфальту подъездной дорожки, прежде чем выпрыгнуть на газон и раствориться в земле. Оставленные ими позади листы бумаги были пусты.

Лори показала газету мужу и сыну. Они её осмотрели.

– Вроде, с ней всё нормально, - сказал Дэвид. – Может, у тебя просто голова закружилась?

Она спокойно пыталась объяснить, что произошло.

– Мам, это что, какой-то хитрый способ прокомментировать мои отметки по английскому? – В голосе одиннадцатилетнего Фрэнки звучала смесь раздражения и скептицизма. Но спустя мгновенье он потерял интерес к разговору.
– О, не ложи мне снова на обед яблоко, пожалуйста.

Лори уставилась на коробку хлопьев, стоявшую на столе: ничего, кроме закрученных, цветных пятен, которые невозможно было разобрать. Она даже не смогла прочитать логотип. Она посмотрела на календарь на стене. Все цифры превратились в висящие полоски лапши и расползлись по бумаге.

– Вероятно, это стресс, - сказал Дэвид. – Ты слишком много работаешь.

Он поставил чашку из-под кофе в раковину и взял свою куртку.

– Я опаздываю. Не забудь позвонить дезинсектору.

Он попытался поцеловать её на пути к выходу. Она уклонилась.

– Это не шутка!
– Прошипела она. Иногда ей казалось, что он совсем её не слышит. – Я ни хрена не могу прочитать!

Фрэнки фыркнул, а Дэвид посмотрел осуждающе.

– Простите, - сказала она.

*** 

Она позвонила на работу – к счастью, у её телефона был голосовой набор, она не могла читать имена и номера в адресной книге - предупредить, что сегодня не придёт.

– У меня что-то случилось с глазами, - сказала она.
– Или, может быть, с головой.

Она сидела в окружении стопок книг, журналов, газет, купонов, предписаний, церковных брошюр, словарей, энциклопедий, атласов - всех видов печатной продукции, что смогла найти в доме.

Она вдруг поняла, сколько у неё книг, которых она никогда не читала. Раньше она любила поэзию и поглощала книги о муравьях и о звездах, по истории и о любви - обо всём, что казалось ей интересным и о чём хотелось узнать больше. А теперь она почти совсем ничего не читала.

Что бы подумала Лори – та, которой она была двадцать лет назад, – о её нынешней жизни?

Нечитание было просто симптомом. Она устроилась на работу и вышла замуж, родила сына и купила дом, и сама не заметила, как постепенно была затянута в водоворот жизненной рутины: одна маленькая жертва вела к другой, каждый компромисс пролагал путь к следующему. Прежде, чем она это осознала, её жизнь превратилась в длинный сон наяву, в котором она, казалось, делала только то, что хотели другие. И она перестала мечтать о том, чего не могла получить.

Она перестала читать, потому что утратила интерес, но этого даже не заметила.

Её прежнее я было бы смущено.

Когда она открывала и просматривала книги, журналы и брошюры, то слова выскакивали из текста, сбивались в плотные блоки и, корчась, растворялись мутными кляксами.

Она взяла в руки стопку бумаг и изо всех сил швырнула об стену. Книги приземлялись на землю словно голуби, отчаянно хлопая белыми страницами. Проспекты опускались более неторопливо, как бабочки. Буквы высыпались из них как семена кунжута, как черные муравьи, как хлопья туши для ресниц. Они проскальзывали в трещины в полу и исчезали, оставляя после себя пустые страницы, белые, как свежевыпавший снег.