Дневники 1928-1929

Пришвин Михаил Михайлович

Написать, как я научил ходить за ногой Ромку. Ромка хапал бабочек.

Все бранятся зверем, хуже нет, когда скажут: «ты зверь!» А между тем у зверей этих хранится бездонный запас нежности. Сколько любви в природе можно видеть, когда дети зверей разлучаются с родной матерью, и на место родной становится другая. Маленького лисенка вынули из норы и дали воспитывать молочной кошке, и она его воспитала, и лисенок кошку любил; если бы это лиса была, то мы бы и не заметили, но нежность его к матери-кошке нас поражала. И не только волк, даже тигр будет с величайшей нежностью заглядывать в глаза, если человек выходит его маленького и станет ему вместо матери. А у собак перед всеми зверьми особенная любовь к человеку. Эта любовь совершенно того же характера, как любовь слепцов к молочной матери. Как будто собака, выхваченная из прошлой дикой жизни, сохранила чувство утраты всей матери-природы и на веру отдалась человеку вместо матери. По собаке заметней всего, какие возможности любви заложены в звере и всей дикой природе.

Наши чувства к женщине-жене происходят часто от материнской любви: что-то разлучило в детстве с родной матерью, и этот неудовлетворенный запас любви потом обращается к другой женщине и жаждет найти в ней то самое, чего не хватало у родной матери. Бывает очень часто такая любовь вслепую, как у лисенка к кошке: тут выбора нет, приходит час, и первая женщина делается женой. Иной так всю жизнь проживает в чрезвычайно нескладной паре только потому, что боится оторваться от молока женщины-матери, не обращая внимания, кто она… (Жизнь И. Н. Игнатова ^{19} . Он революционер. В Париже его революционность остается на мели, а в этой революционности скрывается и родина и мать. Он берет еврейку, притом некрасивую, кислую и живет с ней верным сыном: лисенок сосет кошку. Трагедия пришла под самый конец. Явились большевики и евреи, лисенок стал догадываться, что кормит его не родная мать. Она же продолжала его кормить. Добыла академический паек. Он отказался. Она потихоньку его кормила, и он умер, не зная, что ест академический паек.)

Ранняя, дружная весна прекрасна в мечте, но живет не для меня: мне с такой весной не справиться, она прошумит, а я останусь ни с чем. Затяжная весна с возвратными морозами — вот это по мне! Когда затянется весна, я думаю: ну уж если даже там не совсем ладно, то мне-то и вовсе простительно. И когда среди ненастья, морозов и бурь проскочит райский денек, так обрадуешься, что о себе и забудешь. А в этом и есть секрет всякого счастья — совсем забыть о себе… Был такой день, и вечер, и одно утро этой никому незапамятно затяжной весны, когда вдруг стало все понятно, почему этой весной было столько бурь, дождей и морозов: все это было необходимо, чтобы создать такой день.

Я нанял себе извозчика ехать по шоссе до Мораловой гати, чтобы пройти потом пешком верст десять по непроезжим местам и встретить следующее утро на пойме.

Люблю пойму весной воды, но только очень немногим охотникам и натуралистам могу рассказать о своих радостях, о музыке болотного концерта, но охотник спрашивает: «а сколько убил?», натуралист — о видах и подвидах долгоносиков. Цельный человек, не специалист, которому и хочется рассказать, понятия не имеет о пойме. Кому, правда, охота весной пройти по Мораловой гати.

<Приписка на полях>Михаил Пришвин. Утро на пойме. Рассказ. ^{20}

11 Мая.Вчера к вечеру стихла буря этих дней. Ночью шел дождь. Утро тихое, влажное, небо серое с просветами, солнце. В овраге внизу еще снег, а головки растаяли, и на черной земле зелень пробивается желтыми кустиками. Только у черемухи раскрылись почки, да немного у березы. На всех других почках висит по тяжелой капле воды. Когда солнце показалось, все капли наверху откликнулись ярко-зеленой, только что проглянувшей траве: «Мы гости, мы гости». И трава им: «Приехали!»

Прогулка с Дубцом. Он всего боится, жмется, чуть что и к руке и лизнет языком. Я думаю: «Возьмите у матери ее птенца или все равно у какого животного его дитя и станьте ему вместо матери, и вы удивитесь запасу нежности в природе».

В лесу Дубец еще бегает с грехом пополам, а в поле совсем плохо. В следующий раз надо взять Кенту: пусть привыкает.

14 Мая.Сморчки-овсяники.

11-го — 12-гонепрерывный дождь. 13-го холодно с ветром.

Сегодня жаркое тихое утро с сильной росой. После 12-ти брызнул легкий дождь («из облака»), а потом пролил и сильный, хотя и короткий в опровержение распространенного мнения, что если утром сильная роса, то день должен быть ведряный.

Я ходил с Дубцом и Кентой до Торбеева озера, потом вернулся Дерюзенской дорогой. Озеро еще в разливе. Вокруг него еще желто. В шоколадных лесах как будто виднеются зеленеющие кроны, но это кажется: это не кроны, а зеленеющие поляны. По берегу озера бегала, ноги мочила, в черной косынке и в черном переднике белощекая трясогузка. Качался серый кулик. Плавала кряква с селезнем. Из желтой травы торчала хохлатая головка чибиса.

Дерюзинские дороги.

Александровский тракт, рассекающий лес, погибает и, если так будет и дальше, скоро будет поглощен лесом вместе со своими телеграфными столбами. Некоторые колеи столь уже глубоки, что в дождь обращаются в русло потоков. Другие колеи стали аллеями разнообразнейших деревьев, между ними трава и цветы, нигде нет столько анемон и фиалок. Чудесна тут белая, выбитая человеческими шагами тропа, над которой в это время постоянно летают бабочки-лимонницы. Постоянное кукование. Раскрытые почки деревьев, как насекомые с изумрудными крылышками. Сколько счастья! Удивляюсь, когда люди совершенно здоровые едут в Крым, зачем это нужно?

От земли сильно парит. Пашут под яровое. Время роста сморчков-овсяников. В лесу сыро, идешь, ноги чавкают: поцелуи, поцелуи без конца. Выходишь на полянку, стало суше, поцелуи перестали. Вот старый березовый пень, на котором угнездилась маленькая елочка. Возле этого пня сидят желтые сморчки. Берешь их, а зяблик рассыпается, вот как рассыпается! Я счастлив исполнением своего желания. Я не ехал в Крым, я ждал и дождался: Крым сам приехал ко мне.

Собака, оставленная дома, с ума сходит от горя, а когда вернешься, начинает всего-то, всего обнюхивать, вероятно, узнавая, где был, что видел. И другую собаку встречает точно так же, всю обнюхает, о всем прочитает.

Неразгаданные странности собак: у Кенты стоять под густой с опущенными до земли лапами елкой.

Со старой собакой пускать молодую положительно вредно, как бы ни была хороша собака старая, на охоте она уже получила какой-нибудь недостаток, потому что выработала себе рутину инстинкта, молодая еще себя себе не открыла и существует, как желание своего хозяина…

Старая собака полезна для примера поноски: напр., доставать палочку из воды.

18 Мая.Теплый день, березы распускаются по всей правде, кустарники в зеленой дымке. Так тихо, что на улицах Сергиева, когда проходит барышня с бумажкой дешевых духов в кармане, след от нее остается в воздухе, вот, думаешь, кончилось, смотришь — другая идет, и опять след от нее. В городе этот запах пудры и всякой дешевой парфюмерии висит в воздухе. Для их любви не нужно ни цветов, ни соловьев, ни зеленеющих деревьев. Им так хорошо с пудрой на камнях. Очень все гнусно на этом городском току человечества.