ДНЕВНИКИ 1973-1983

Протоиерей Александр Дмитриевич

Американская предвыборная кампания. Победы, все время, Картера и Рейгана. Ужас "Нью-Йорк таймс": такие, казалось бы, ничтожества, примитивы… А вот, думается мне, голосуя за них, люди голосуют за что-то твердое , неизменное, вечное – что оба эти "ничтожества" представляют, в отличие от "блеска" и, главное, "современности". На наших глазах разоблачается дешевка "либерализма", "новизны", "риторики", сочетаемых неизменно с оппортунизмом. Из-за нечувствия этого садятся в калошу "эксперты"… В Картере и Рейгане, сколько ни были бы они "ничтожны", "провинциальны" и т.д., что-то "просвечивает". В Андерсоне, Буше, Кеннеди ничего, кроме самодовольства: "Смотрите,

какой я умный и честный". И этот "инстинкт" людей примиряет (относительно) с демократией.

Как раздражительно фальшива вся современная тема "молодежи" как носительницы спасения. Пишу это и думаю: а не старческое ли это уже брюзжание? Но нет, потому что ни о чем не вспоминаю я с таким – буквально – стыдом, как о том времени, когда я сам числился в "молодежи". Стыд за всезнайство, за душевное нахальство, за недостаток уважения – список можно было бы продолжить. А ведь по сравнению с теперешними длинноволосыми, с их надрывным "обличением" – мы были воплощением смирения! В "молодежи" – как этого не замечают психологи? – масса рабства, идолопоклонничества, подчинения моде. И даже действительно присущий ей идеализм неотрываем от ее нарциссизма. Думаю об этом, прочитав в "Time" эссе об ageism (современное презрение к старости).

1 Рим.7:15,18– 19,24 .

2 Из стихотворения А.Ламартина "Одиночество": "Одно лишь существо ушло – и, неподвижен / В бездушной красоте, мир опустел навек!" (перевод Б.Лившица).

523

Воскресенье, 23 марта 1980

Анкоридж (Аляска). В пятницу бурное после-обеда в Сиэтле, у Дерюгиных. Сначала визит молодого слависта, пишущего диссертацию о Шестове: по-моему – умного и проницательного (Шестов – не религиозный мыслитель). Потом – акафист (Похвала Богородицы) в Св.-Спиридоновском соборе. Был рад не пропустить этой любимой с детства службы, хотя бы и в почти пустом храме. Вечерний луч на иконостасе – и минутное ощущение полноты… Потом бесконечный, изнурительный вечер у Дерюгиных: человек двадцать "новообращенных" в Православие с присущей им взвинченностью, максимализмом, "требованиями", обращенными к Православию, – быть "совершенным" (что одно уже выдает непереваренное западничество). Короткий контакт (в подвале) с милейшим и умнейшим профессором Treadgold'oM. Лег – по нью-йоркскому времени – в три часа утра!

Утром в субботу, в восемь часов утра (!), скучнейший завтрак с американскими родителями одного из наших студентов. В одиннадцать утра – отлет на Аляску. В аэроплане начал читать сборник статей Исайи Берлина "Against the Current"1 . Умно и "питательно".

В Анкоридже на аэродроме – владыка Григорий, оо. Н[иколай] Харрис, М[айкл] Олекса и толпа алеутов с детьми. Тут же в толпе – поют кондак преп. Герману, подходят под благословение. Неожиданность, непривычность всего этого. Длинные разговоры с духовенством. Вечером чудная всенощная в переполненной церкви. Опять – умиление алеутскими детьми (их масса!), чувство чего-то подлинного, глубоко отличного от американской "религиозности", даже православной…

Сегодня утром такая же – радостная, полная – Литургия. Проповедовал вчера и сегодня. Потом трапеза, подарки, детскость этих людей, бесконечно трогательная.

После обеда ездили в индейский православный поселок за тридцать миль. Солнце. Снежные горы. Тающий среди берез и сосен снег. И эта древняя часовня…

Понедельник, 24 марта 1980

Кадьяк . Третий приезд сюда. С аэродрома поехали прямо к раке мощей преп. Германа. Приветственные речи владыки Григория и о. И[осифа] Креты. Радостные объятия: Боб и Сюзи Арида, Пост ван Россам, о.Иннокентий Фринцко… В воздухе, однако, волнение, ибо школа, очевидно, в кризисе и мой приезд для Креты и его партии нечто вроде "пренеприятного известия" из гоголевского "Ревизора". С епископом Григорием я имел длинный разговор в Анкоридже. Увидим…

Все ждут чего-то от меня. Итак – увидим. Помолился преп. Герману о помощи в этой "дипломатии".

Сегодня утром – полет на маленьком, четырехместном аэроплане в горы. На горизонте ослепительно белая гора МакКинли. Летим над ледником – поразительно голубым. Величие этой природы… Потом снизились (аэроплан на

1 "Против течения" (англ.).

524

лыжах) на маленьком озере, где у нашего пилота домик. Там нас ждал чудный завтрак. Тишина, заснеженные сосны, далекое серо-голубое небо. Совсем другой мир.

Вторник, 25 марта 1980

Кадьяк . Утром разговор с епископом Григорием и о. И. Кретой о сотрудничестве семинарий. Что-то уж слишком быстро со всем соглашаются… Двухчасовая лекция о Страстной седмице. Завтрак. Интервью с местным журналистом. Поездка с Бобом [Арида] и его женой [Сьюзен], о. М[айклом] Олексой и Иостом [ван Россамом] по острову. Грандиозный, великолепный, "славословный" вид на море, совершенно белые горы и Spruce Island… "Исполнь славы Твоея…" Поразительно. Опять разговор с епископом и Кретой. Ужин у Арид – как в семье. Иду на вечерню, а потом вторая двухчасовая лекция – о Евхаристии… Начинаю чувствовать усталость…

После вечерни, но до лекции. Стоял в церкви – слушал те же напевы, что в детстве слушал на гае Dam, на Подворье, в Кламаре, потом в семинарии, а вот теперь здесь, то есть на Кадьяке, то есть Бог знает где! Молодые священники произносят – и так же, тем же напевом – те же слова. Вечность и радость Церкви. Неиссякаемый источник. Присутствие… Ведь вот казалось – кончилась православная Аляска. И оживает! Двадцать священников. Молодежь, поющая в хоре. "Не оставлю вас сиры. Приду к вам…"1 . Да, конечно, и те же интрижки, та же поповщина. Но что это все по сравнению с чудом этого "николиже стареет, но вечно юнеется…"?

Через пять дней – возвращение Л. Кажется, никогда так долго не шли дни…

В сущности, это мы, люди, мешаем друг другу быть "хорошими", то есть жить тем "добро зело", которое заложено в каждом. Мешаем недоверием, равнодушием, быстрым и злорадным установлением "дурного", судом и расправой. Но тут недостаточно одного "благожелательства", то есть все того же равнодушия. Нужна встреча , пускай даже внешне ни в чем не выраженная… Итак – на лекцию…

Среда, 26 марта 1980

Кадьяк . Ослепительное утро. Синие главы церкви на фоне снежных гор. Синее взморье… Вчера вечером – лекция о Евхаристии. Полный зал. Католики, протестанты… Вечером сиденье с владыкой и другими. Как быстро "сживаешься" с людьми, начинаешь чувствовать их жизнь. И сразу же спадает та "самозащита", которой почти всегда все обращены ко всем… "Сияющие" личности: милый, старый уже, Фринцко, теперь – архимандрит Иннокентий… Старенький алеут о. Ха-ритон [Кайакоконок], ростом с десятилетнего мальчика (сунувший мне в руку двести долларов – "на покрытие расходов"!). Алеутские дети.

Двухчасовая беседа со священниками (их – двенадцать). Потом исповедь. Преждеосвященная Литургия. Приходская, прощальная трапеза. До этого прошелся по городу, по порту. Почти мороз, но ясно. Огромные чайки, а иногда -

1 Ин.14:18.

525

столь же огромные орлы. Лес мачт рыболовных судов. А рядом, и также на горизонте, снежные горы. Почему я так люблю эти погружения в чужие города, почти страстный интерес к витринам, к окнам: "вот тут живут – годами, поколениями – люди…" Меня как-то радостно волнует жизнь , сам факт жизни. И волнение усиливается сознанием кратковременности, мимолетности этого погружения, вплетенного в него чувства разлуки, прощания, всего того, что выражено в любимом стихотворении Малларме: "…je sens que les oiseaux sont ivres"1 и т.д. Жизнь есть прежде всего отрицание смерти, и жизнь пронизана смертью…