Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
— Но как иначе мог Рим узнать о нем? — вырвалось у меня.
Мне показалось, что Агенобарб превысил свои полномочия, взяв на себя решение придержать информацию. Принимать такие решения подобало нам, а не ему.
Он бросил на меня ядовитый взгляд, потом сухо продолжил.
— По отношению к твоей восточной политике враждебность была такова, что я почувствовал: даже упоминание о пожалованных тобой землях ухудшит дело. Октавиана в Риме не было. Я надеялся прозондировать почву, а уж потом выработать стратегию. Но он, — Агенобарб бросил взгляд на Соссия, — занял в следующем месяце трибуну и решил атаковать
Антоний был ошеломлен. Он лишился дара речи.
— И где же находится истинное правительство Рима? — спросила я. — То есть какая половина сената правомочна с юридической точки зрения?
— Обе могут претендовать на легитимность, — пояснил Соссий. — Существует традиция: если сенат вынужден бежать из Рима, вся власть следует за ним. Правда, в данном случае немало сенаторов остались. Теперь в Риме нет правительства вообще! Срок триумвирата истек, сенат раскололся… — Казалось, он готов заплакать. — Мы плывем по воле волн в опасном море.
— Держи себя в руках! — рявкнул Агенобарб.
— Я не вынесу новой гражданской войны! — сокрушался Соссий. — Они длятся, длятся, и конца им не видно. Неужели Рим никогда не успокоится? Цезарь, Помпей, Секст, теперь ты и Октавиан — нет, нет! — простонал он. — Мы не выдержим еще одну.
— Нам придется, — отрезала я.
— Кому это «нам»? — прорычал Агенобарб. — Ты не римлянка.
— Нравится тебе или нет, но я уже давно накрепко связана с римской политикой. Хотя бы потому, что пятнадцать лет назад родила дитя Цезаря.
— Мне это не нравится! — парировал он.
Я была ошарашена — не его неприязнью, а подобной откровенностью.
— Бывают дни, когда мне это тоже не нравится, — промолвила я.
Антоний по-прежнему молчал, словно дар речи так к нему и не вернулся. Оба консула повернулись к нему в ожидании.
— Император, — проговорил Соссий, — скажи… что нам делать?
— Я не знаю, — признался Антоний. Вид у него был растерянный. — Куда нам девать всех этих сенаторов?
— Ты только и твердил: «сенат, сенат», — напомнила я. — А когда сенат сам явился к тебе, не заешь, куда его девать.
Может быть, это было жестоко с моей стороны, но я тоже расстроилась. Все так перепуталось. А Октавиан преподносил сюрпризы один за другим.
Сенаторы прибыли через несколько дней, сошли с судов и, нагруженные пожитками, двинулись в город.
Здесь, вдали от Рима, эти люди в большинстве своем выглядели обыкновенными стариками. Перенесенные в чужую среду, лишенные ореола власти, они утратили прежнее величие и превратились в заурядных иноземцев.
Их размещение стоило нам немалых трудов, а гостеприимным жителям Эфеса пришлось основательно потесниться.
Октавиан уже назначил двоих своих людей — Валерия Мессаллу и Корнелия Цинну — на вакантные должности консулов. Ряды позади нас сомкнулись. Наши консулы смещены, наши сторонники в изгнании. Оставался только один путь — начать боевые действия, победить Октавиана и вернуться в Рим с победой. Теперь другого выхода не было. Двенадцать лет после гибели Цезаря я ждала, когда же Рим признает его истинного наследника, а ложного низвергнет с престола. Ибо это был именно престол: римский трон, созданный Цезарем и предназначенный для его сына.
В Эфесе собрались военные силы. Теперь под началом у Антония были восемь эскадр из шестидесяти кораблей, с сорока кораблями поддержки и пятью разведывательными судами у каждой эскадры — почти пятьсот кораблей. В совокупности численность нашего флота доходила до ошеломляющей цифры в восемьсот судов. В первый раз после Александра вся морская мощь Востока находилась под командованием одного человека.
Канидий привел шестнадцать легионов из Армении, еще семь пришли из Македонии. Подвластные цари со всего Востока прибывали со своими войсками: Архелай из Каппадокии, Аминта из Галатии, Таркондимот из Амана, Митридат из Коммагены, Дейотар из Пафлагонии, Роеметалк и Садал из Фракии, Бокус из Мавритании, Ирод из Иудеи, Малх из Набатеи и владыка Мидии. В совокупности набралось двадцать пять тысяч воинов вдобавок к семидесяти пяти тысячам легионеров.
Не забыла ли я упомянуть, что вся подготовка осуществлялась за мой счет? Да, казна Египта покрывала расходы на содержание этой армии, так же как и флота, — в целом примерно двадцать тысяч талантов. Немалая сумма, если учесть, что содержание легиона в поле в течение года обходилось в пятьдесят талантов. Это превышало первоначальный долг моего отца Риму. В годы моего правления Египет добился такого процветания, что я, не отягощая народ поборами, могла распоряжаться суммами, какие прежде ложились на страну непосильным бременем.
Я оплачивала все расходы и, можно сказать, тащила эту армию если не на собственной спине, то на спине египетской казны. И римляне осмеливаются требовать, чтобы я убралась прочь? Их наглость просто поражала. Без меня не было бы ни армии, ни снабжения, ни квартир, ни хлеба, ни вина…
Они убеждали Антония избавиться от меня!
Начал это Агенобарб: он ворчал, что «лучше бы Клеопатре уехать в Египет». Остальные дружным хором поддержали его, заявляя, что мое присутствие вредит делу Антония. Как именно вредит, они не уточняли. И при этом поедали мой хлеб!
Антоний на пересуды внимания не обращал. Они становились все громче, но еще не достигли того уровня, когда не реагировать на них нельзя.
Мы решили повторить то, что когда-то сделал Александр: устроить перед отбытием на войну праздник музыки, драмы и поэзии. Это соответствовало греческому духу; ни одному римлянину такое не пришло бы в голову. Но разве мы шли сражаться не за то, чтобы сохранить наш образ жизни?
Всем было приказано собраться на острове Самос, который находится рядом с широким Эфесским заливом.