Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная
Шрифт:
Я отстранилась от каменной стены, блестевшей на солнце так, что болели глаза. Белизну камня подчеркивала синева моря, чистая, как душа нерожденного младенца. В открытом море за маяком и волноломом ничто не нарушало безмятежности водной глади. На горизонте не видно ни одного корабля. Мой собственный флот собрался в гавани, выжидая. Как при Актии. Около ста кораблей, египетских и римских.
Октавиан перестал направлять нам послания. Моя печать в виде сфинкса тоже лежала без употребления, ибо мне было нечего сказать, кроме уже сказанного. Он явно готовился вступить в Александрию и захватить
От слепящего света и жары у меня кружилась голова, но я заставила себя остаться на месте.
«Темноты и прохлады хватит в мавзолее, — напомнила я себе. — Наполняй себя солнцем, пока есть возможность».
Разумеется, мы получали донесения о продвижении врага. Гонцы один за другим галопом прибывали с депешами: «Он в Дафне… пересек канал Нехо после Горьких озер… прибыл в Гелиополис…»
Гелиополис. Он уже миновал этот город и переправился через Нил. Нас разделяло совсем небольшое расстояние.
Он шел во главе семи легионов, но Агриппы с ним не было: на сей раз Октавиан так уверовал в собственную удачу, что решился наступать без своей правой руки. Что за чудовищная ирония: он двигался тем самым путем, каким когда-то проследовал Цезарь, чтобы защитить меня и спасти Александрию. Правда, Цезарь совершил марш незаметно и застал противника врасплох, а обо всех перемещениях Октавиана мы были осведомлены даже слишком хорошо.
Десять дней назад его видели в Теренуфе, на Канопском рукаве Нила, а вчера — в самом Канопе.
Очень быстрый марш. Даст ли он войскам отдых перед последним броском? После безостановочного долгого перехода из Рафии его люди устали, а он не мог не знать, что битва за Александрию будет яростной.
Мы имели четыре римских легиона, обученных египетских солдат, чтобы сформировать пятый, и внушительные кавалерийские силы. Антоний разместил египтян на стратегически важных объектах внутри города, а римлян вывел за восточные врата Солнца навстречу Октавиану. Сейчас, пусть и с опозданием, к Антонию вернулся его воинский дух, словно задремавший Марс пробудился и благословил своего былого любимца. Он усиленно взялся за оборону города и подготовку войск с того самого момента, как Октавиан захватил Пелузий.
Что-то замаячило на горизонте… Корабли? Я прикрыла глаза ладонью и всмотрелась, напрягая взор, но неясный объект как появился, так и исчез. Возможно, я просто уловила боковым зрением промелькнувшую чайку. Восточный горизонт с моего места не просматривался.
Все было готово. Детей научили, что и в каких случаях делать, они укрывались в дальних покоях дворца. Мардиан, Олимпий, Хармиона и Ирас получили последние указания. Я старалась не упустить ничего, вплоть до мельчайших деталей.
Правда, я надеялась, что у нас остается шанс на лучшее. У нас имелись основания рассчитывать не только на спасение, но даже на победу. Октавиан ведет в бой усталую после тяжелого перехода и раздосадованную задержкой жалованья армию; их ждет сражение на чужой незнакомой земле, под его собственным командованием. Как военачальник, он значительно уступал восстановившему боевой настрой Антонию, а наши полные сил солдаты защищали собственный город.
В руках я держала букет летних цветов. Они увяли от зноя, а я вытаскивала их по одному, бросала со стены вниз, в набегавшие волны, наблюдая за медленным падением. Маленькие цветные пятнышки танцевали на поверхности, составляя мозаику.
Послышались тяжелые шаги. Антоний появился из-за поворота лестницы, преодолевая по две ступеньки зараз, в тяжелых доспехах и с мечом.
— Он здесь! — объявил мой муж. — Только что доложили. Движется со стороны Канопа. Торопится, гонит людей форсированным маршем. Значит, они подойдут к городу и встанут лагерем до заката.
Плюмаж на шлеме качнулся, а забрало не позволяло заглянуть Антонию в глаза. Но голос его звучал молодо и решительно.
— Мне ничего не видно, — сказала я.
— Скоро увидишь движущееся облако пыли: оно поднимается из-под конских копыт. Его кавалерия опережает основные силы примерно на милю: конный авангард выполняет роль разведки. Но мы атакуем их прежде, чем они успеют найти место для лагеря.
— Как, сейчас?
Я не ожидала такого. Может быть, завтра днем… В моем сознании укоренилось преставление о битве как о масштабном, хорошо организованном сражении.
— Застигнем его врасплох и разгромим авангард, — заявил Антоний, похлопывая по мечу. — Ах, как хорошо снова заняться настоящим делом!
Он поглаживал оружие, как любимого щенка, на время заброшенного.
— А что нам здесь делать? — спросила я.
Мне предстояло подготовить мавзолей, собрать детей… О боги! Неужто все начнется прямо сейчас, посреди этого знойного неподвижного дня? Сдвинется, и это движение станет необратимым. Ничего уже не вернуть, как не водворить на место скользнувшие по каменным пазам и закрывшиеся двери гробницы!
— Моли богов даровать нам удачу! — сказал он, взяв мои руки в свои. — Они к тебе прислушаются.
Я смотрела на его загорелое лицо, но глаза Антония оставались невидимыми в тени шлема.
— Поцелуй меня, — неожиданно попросила я.
Мне вдруг показалось, что отпустить его без поцелуя — дурной знак.
Антоний быстро наклонился и прикоснулся ко мне губами, но мысли его витали далеко.
— Ну, прощай, — сказал он.
И только? Вроде бы все как положено, но мне такое прощание показалось скомканным.
— Прощай, — эхом отозвалась я, провожая взглядом его развевающийся плащ, когда он повернулся и поспешил вниз по ступеням.
Я вцепилась в мраморный край парапета и не могла сдвинуться, не могла оторваться от него, чтобы заняться необходимыми делами.
Надо приводить все в движение.
И тут я увидела на горизонте грязное пятно. Корабли приближались. Безветрие не остановило флот Октавиана, шедший на веслах.
Итак, десятый свиток, за который я только что принялась, будет последним. И это правильно. Числу десять присуща своя магия; не столь сильная, как у семерки, тройки или дюжины, но достаточная, чтобы вместить мою жизнь. У человека десять пальцев, вынашивание плода длится десять лунных месяцев, египетская неделя состоит из десяти дней. Исида в Филах посещает Осириса на его острове каждые десять дней. И все люди выделяют число сто — десять раз по десять.