Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
Шрифт:
Да, я слышала этот страшный гам даже с такого расстояния, но не придала ему значения. Шумные выяснения отношений — обычное дело в Риме.
— О боги, — кажется, сказала я.
Мне трудно было отличить собственные мысли от произнесенных слов. Меня окутал плащом ледяной парализующий кокон. Мне хотелось вырваться оттуда, но я не могла двинуться.
Толпа… беспорядочная римская толпа… Теперь я то ли слышала, то ли воображала себе яростные крики беснующегося народа. Явятся ли убийцы за сыном Цезаря сюда, на виллу? Теперь ужас и боль всецело овладели мною, накатила новая пугающая волна.
Все знают, что здесь сын Цезаря, его единственный сын. Если они ненавидят Цезаря, то ненавидят и его сына. О мое дитя! Неужели они бегут сюда, размахивая кинжалами?
— Они гнались за тобой? — спросила я юношу.
— Нет. В этом направлении не двигался никто, хотя из сената все разбежались.
Но они могут вспомнить в любую минуту. Я должна защитить моего сына. А Цезарь? О боги и богини, где же Цезарь? Я должна пойти к нему.
— Где Цезарь? Что случилось с ним? — воскликнула я.
Я могу помочь ему, спасти его.
— Он… он лежит у основания статуи. Все убежали и оставили его, и он один в здании сената, в луже… в луже своей крови.
Боль пронзила меня сквозь холодный плащ. Такая острая боль, словно они вонзили нож и в меня — вогнали его глубоко внутрь, нанеся смертельную рану. Мало того, что убили, еще и бросили его одного! Все сбежали!
— О, позор! — зарыдала я. — Оставить его там! Неужели они так боятся убийц? Никто не помог своему павшему товарищу, тому, кого до сегодняшнего утра называли неприкосновенным? Неужели никто не желает воздать почести его телу?
— Они кричали… — Парнишка запинался, ибо ужас сковывал его речь. — Кричали… Что… что бросят тело тирана в Тибр. Да, я слышал, как они кричали это, выбегая из здания!
Сердце мое сжалось. Им мало отвратительного, подлого убийства, они хотят и поглумиться над телом. Во мне бурлила такая ненависть, какой никогда прежде я не испытывала.
— Этого не будет! — заявила я.
Я поняла, что мы должны немедленно отправиться в сенат. И поторопиться. К тому же раз он там один, а убийцы разбежались, не исключено, что они ошиблись и оставили его лежать без сознания. И тогда мы сможем вернуть его к жизни.
— Мы сейчас же пойдем к нему и отнесем его домой, — сказала я. — Если кто-нибудь попытается помешать нам, им придется убить и меня! Приведи еще нескольких молодых людей, возьмите носилки, и идем. Немедленно! Прямо к Цезарю.
— Нет, госпожа! — Хармиона схватила меня за руку и попыталась остановить. — Это опасно! Там разъяренная буйная толпа и убийцы Цезаря…
— Убийцы Цезаря — самые подлые негодяи и отъявленные трусы. Ты думаешь, я устрашусь их? Никогда!
В тот миг мой праведный гнев не оставил места ни страхам, ни сомнениям: вокруг меня, невзирая на сковывавший сердце холод, воздвигся щит ярости.
Театр Помпея на Марсовом поле находился гораздо ближе к вилле, чем Форум, и нам не потребовалось много времени, чтобы дойти до него. Я издалека увидела, что огромное сооружение со знаменитым «Портиком ста колонн» опустело. На глаза попались лишь двое гладиаторов-мародеров с охапками награбленного добра, да и те, завидев нас, предпочли скрыться.
Здание было пустым и темным.
— Где? — спросила я паренька.
К портику примыкало множество помещений, и я не могла догадаться, в каком из них проходило заседание сената.
Дрожащим пальцем он указал на дальнюю дверь. Мы поспешили туда, но у входа замешкались.
— Все в порядке, он там, — пролепетал парнишка после того, как осмелился заглянуть внутрь.
Слова «все в порядке» в данных обстоятельствах звучали странно, однако в какой-то мере породили надежду. Если мы поспели вовремя, то, может быть, все действительно будет в порядке.
Мне сразу бросилась в глаза горделивая статуя, высившаяся у дальней стены.
А у ее ног валялся какой-то окровавленный комок, выглядевший слишком маленьким и жалким для Цезаря.
В первый миг я вздохнула с облегчением — мне показалось, что это не он.
Затаив дыхание и мысленно повторяя, что это кто-то другой, я приблизилась к неподвижному телу и опустилась на колени. Руки дрожали так сильно, что мне едва удалось приподнять наброшенный на лицо жертвы край тоги.
Я увидела лицо Цезаря.
Вскрикнув, я отпустила ткань. Его глаза были закрыты, но он не походил на спящего. Говорят, будто мертвые похожи на спящих, но это неправда. Овладев собой, я снова подняла ткань, протянула руку и погладила его по щеке — такой холодной, словно плоть впитала в себя весь холод мраморного пола.
Я смотрела на него и чувствовала, что жизнь и само мое естество покидают меня и я остаюсь в одиночестве, потерянная и брошенная. Мгновенно, без предупреждения и прощания, я лишилась того, кто значил для меня больше всего на свете.
— Любовь моя, друг мой! — прошептала я, коснувшись его снова.
Я чувствовала себя застывшей, окаменевшей, но все же не такой неподвижной, как он. Страшная правда вдруг дошла до меня и принесла всю полноту горя и страдания.
— О Исида! — вскричала я и тут же поняла, что известная мне с детства история о гибели ее мужа Осириса, жестоко убитого, а потом расчлененного своим братом, воплотилась в жизнь.
Я стала Исидой, и здесь лежал мой Осирис, убитый теми, кто называл его «отцом страны», кто обещал защищать его жизнь ценой своей. На его тоге я увидела множество окровавленных отверстий, пробитых кинжалами. Они напали на него, как стая волков, — они, лебезившие перед ним и превозносившие его. Он же был безоружен, ибо в сенат запрещено проносить оружие.