Дневники «Отечества»
Шрифт:
Что же касается новоявленных «прогрессистов», «доброхотов» гласности и демократии, трактующих эти понятия до крайности искаженно и, мягко говоря, эгоистически субъективно, то надо прямо сказать, без дипломатических выкрутасов: «либеральные» их суждения на пользу кому угодно, только не Отечеству.
Ихняядемократия нам не нужна!
II
Видимо, есть смысл, когда мы говорим о демократии, обратиться и к причинам так зримо обрушившейся на советское общество безнравственности.
Она вовсе не связана только с личностью Сталина, что нам постоянно пытаются внушить. Так поступают разбойники, когда их банда попадает в безвыходное положение. Они выдают вожака и валят все на него, справедливо полагая, что их общая вина от этого уменьшится. Этим методом воспользовались гитлеровские головорезы, причитая: они-де выполняли приказ фюрера. Так и в наше время антисталинисты замалчивают непреложный факт: репрессии начались вовсе не при Сталине, а гораздо раньше, когда вождь был далеко не первым лицом в государственном и партийном руководстве.
И вместе с тем необходимо вернуться к личности «отца народов», хотя не счесть числа публикаций по этому поводу. Вернуться не для сенсационных разоблачений, а для того, чтобы показать Сталина и творцом системы, и последовательным учеником тех катехизисов, которые легли духовным фундаментом в самосознание не только Сталина, но и тех, кто был до него, рядом с ним и после него.
Догматизм и вера в собственную непогрешимость присущи любому диктатору. Сама диктатура антидиалектична, а следовательно, безнравственна.
Вот, скажем, глобальная, еще толком не рассмотренная тема «Сталин на войне». Если мы попытаемся раскрыть ее с нравственной точки зрения, то столкнемся с доказанным положением, суть которого в том, что ни в одной из проигранных Гитлеру операций вины своей Верховный никогда не ощущал. Он просто не задумывался над тем, что может сам являться причиной поражений.
Угрызений же совести Сталин и прежде не знал.
С детства воспитанный в традициях христианской морали, уже учась в духовной семинарии Тифлиса, молодой Джугашвили приобщился к марксистской теории. Не обольщавшийся по поводу собственного места, которое готовит ему судьба, Иосиф увидел в марксизме ниспосланную свыше возможность утвердиться в этом только нарождающемся в России, а тем более и в Грузии, движении.
Но учение Маркса закомплексованный горец воспринял до крайности извращенно. Этому способствовала ранняя приверженность Иосифа к религии, и в историческом смысле ничего парадоксального в этом нет, скорее наоборот.
Уверовав однажды в сына плотника из Назарета, сын сапожника из Гори так же страстно воспринял учение Маркса, оставшись, к сожалению, по широте мышления, по уровню интеллекта на отметке местечковой, а по качеству — метафизичной.
Иосиф Джугашвили, он же Коба, он же, для близких друзей, Сосо, он же, для всего человечества, Великий Сталин, из духовного многообразия научного коммунизма выбрал только тезис о классовой борьбе, которую превратил в зловещий фетиш для самого себя и соратников поневоле.
«Вождю всех времен и народов» не было дано понять, какое обоюдоострое оружие вложила ему в руки революция. Теория классовой борьбы в практическом применении претерпевает поразительные метаморфозы и, оставаясь лакмусовой бумажкой, по которой проверяется подлинная революционность профессионального политика, из орудия борьбы с эксплуататорами может в условиях уже победившей диктатуры трудящихся классов превратиться в средство насилия над теми, кто эту революцию завоевал собственной кровью.
Законы развития человеческого общества неумолимы, и в основе их лежат экономические принципы. Без учета их любой революционный лозунг неизменно, превращается в революционную фразу, а следовать пустымсловам, вести огромную страну их курсом более чем опасно.
И если Маркс подчеркивал, что ему лично принадлежит только одно открытие, и именно в политической экономии, смысл его в том, что определенному уровню производительных сил должны соответствовать подходящие производственные отношения, то всей собственной деятельностью в области экономики Советского Союза Сталин делал все, чтобы этот первейший закон марксизма похерить.
Классовая борьба, на которой зациклился «Великий и мудрый», несомненно, является важнейшим звеномв теории научного коммунизма. Но только звеном, а не самой цепью. Гипертрофированное внимание к ней, выпячивание несуществующих или малозначительных противоречий в обществе уже победившего социализма может привести и приведет, как это было в случае со Сталиным, к небывалым в истории цивилизации духовным и материальным потерям, неисчислимым человеческим жертвам, перед которыми бледнеютнемыслимые зверства предыдущих тиранов.
Исступленная вера Сталина в классовую справедливость чудовищным образом оборачивалась вопиющей несправедливостью для каждого отдельного человека, и было таких отдельныхмногие миллионы.
Но, приучившись мыслить с искаженно понятых им классовых позиций, Сталин резонно исключил из собственного нравственного обихода понятие совесть,отнеся его навсегда только к нормам христианской морали.
Давно уже подмечено и не раз сказано об этом, что наиболее ярыми приверженцами нового мышления становятся ренегаты, те, кто исповедовал прежде иные догматы. И если апологеты христианства гнали на костры сомневающихся еретиков, а византийские ппины крестом толкали киевлян в студеную воду Днепра, то несостоявшийся священник, а ныне Главный по должностикоммунист России, а фактически во всем мире, отправлял за колючую проволоку «комбинатов особого назначения» самых что ни на есть верных ему, уцелевших от расстрелов людей, не позволял ни писать, ни читать, лишив даже «Краткого курса», этой сочиненной им собственноручно партийной библии.
И, понятное дело, только изгнав из души своей совесть, освободившись от любых нравственных препятствий, вырвавшись на простор внеморального разгула, можно подвигнуть себя на то, что содеял бывший семинарист Иосиф Джугашвили.
Но разве существо, лишенное этических порогов, не перестает тогда быть человеком?!
А Сталин и не был им в общепринятом смысле. Хотя, конечно, кое-чточеловеческое было и ему присуще.
И до сих пор, пока сохранится цивилизованный мир, люди не перестанут гадать и спорить о страшном феномене его кровавой эпохи. И никакие исторические параллели здесь не годятся… Наивными кажутся и опричнина, и Варфоломеевская ночь, и «Утро стрелецкой казни», хотя и жестокими, конечно, глядятся нам они из этоговека.
Итак, злодей или жертва…
Несомненно, Иосифом Джугашвили руководили самые добрые чувства, когда он выбрал для себя путь, вступив в социал-демократический кружок. По крайней мере, так ему тогда казалось, трудно поверить, что тот симпатичный паренек, которого видим на редких тифлисских снимках, превратится в Сталина середины века, при появлении которого невольно поднимался со стула высокородный лорд и премьер-министр Черчилль.
Конечно, тогда у Сталина было за душой и еще нечто, кроме четко оформившегося потом желания стать наполеоном в революции. Наполеоном он, кстати говоря, стал, только вот воевать, как корсиканец, так и не научился.