Дневники Палача
Шрифт:
Но не только внешность отличала обитателя отдельного жилища. Подавленность, страх, растерянность, еще куча родственных эмоций буквально пропитывали воздух. Их с легкостью почувствовал бы и обычный человек, не говоря уже о телепате.
Абориген на кровати поднял на меня свои большие глаза.
«Я… я убил!» — набатом врезалось в мозг.
Как всегда, происходящее я видел глазами жертвы. Чувствовал, переживал или радовался, вместе с ней. То, что сегодняшняя жертва была также телепатом — стократ, тысячекрат усиливало ощущения. Легкий страх превращался
С трудом вырвавшись из плена чужих воспоминаний и эмоций, я машинально помотал головой, словно это могло помочь.
Впрочем, что хотел, что должен, я увидел.
Сидящий передо мной, действительно был убийцей.
Страшное преступление.
Невозможное.
Настолько страшное и невозможное, что эдемцы решились вызвать чужака. Палача. Так сказать — специалиста.
Скорее всего, они просто растерялись, не зная, что делать со случившимся, или после случившегося.
А мне хотелось засмеяться и сказать:
«И это все?»
Если бы они видели, если бы они знали то, что знал и видел я.
Когда женщина убивает детей и мужа, ради связи с любовником.
Когда ребенок с улыбкой разделывает, а потом поедает труп матери… не хочу, не желаю видеть и вспоминать!
— И это все? — кажется, я таки произнес свою фразу вслух.
Эдемец, опустошенный, испуганный и придавленный своим поступком, убил… птенца. Да, да птенца какой-то местной пичуги. Парень шел по лесу, засмотрелся, или замечтался, склон небольшого оврага осыпался под ногой, нога поехала, не столько в борьбе за жизнь, сколько инстинктивно, парень схватился за траву, росшую на том же склоне. Как назло, там было гнездо. В гнезде — птенцы. Одного он задушил. И сейчас мучился этим.
— И это все! — ничего не могу поделать, но фраза вертелась в голове и на языке.
— В каком смысле все? — мой проводник тоже перешел на речь.
Обвиняемому, пребывающему в прострации, было не до нас.
— Ну… больше он ничего не… совершил?
— Разве произошедшего мало? — собеседник был крайне удивлен.
— Мало. Он сделал это не нарочно. Случай. Больше того — он страшно мучается своим поступком, — еще я хотел добавить, что ежедневно умерщвляются миллионы птиц и им подобных, и не случайно, а намеренно, исключительно для потакания гастрономическим особенностям или моде. Хотел, но не добавил.
— Разве убийство, пусть и совершенное без умысла, перестает быть убийством? Разве умершего это способно воскресить?
Да, ребята далеко зашли в своем единении с природой. Хотя, чего еще ждать от телепатов. Наверняка, предсмертный ужас птенца до сих пор кружится в голове убийцы.
Интересно, какой бы стала обитаемая галактика, будь все расы такими?
Ну, палачи бы точно остались без работы.
— По галактическим законам, по общечеловеческим… по любым законам — он невиновен!
— Вы оправдываете убийство!
Вздрогнул даже парень на кровати.
— В данном конкретном случае — да!
— Но… это… невероятно… я должен обдумать…
Тяжело, когда твой мир рушится у тебя на глазах.
Поляна, камень, челнок, утренний лес.
Не пробыв и суток, я улетал.
Слава создателю, на этот раз никого не пришлось казнить.
Птенец! Надо же!
Нашли убийцу!
— Прощайте, — мой провожатый стоял передо мной немного смущенный. Надеюсь, не тем, что палач не выполнил ожидаемой работы.
Других аборигенов, кроме него и «преступника» я так и не увидел.
Брезгуют.
Или боятся.
Или все равно.
И снова вихрь эмоций ворвался в мой мозг.
«Как вы живете… там… так… обман… предательство… убийства!»
Я знал, чувствовал, понимал — подобные слова и понятия отсутствовали у эдемцев, однако они были у меня.
«Это невозможно… невероятно… так не должно… неправильно… Если у нас… нет, только не у нас… Это зараза, да, зараза! Старейшины правы, я должен умереть…»
— Что!!! — последняя мысль так потрясла меня, что я закричал, забывшись — вслух.
— Не понимаю, — провожатый смотрел на меня своими большими, полными вселенской любви и наивности глазами.
— Последнее… ты сказал… подумал… ты должен умереть.
— Все когда-нибудь умрут, и вы тоже.
Вот только философствования мне сейчас не хватало.
— И ты?
— И я.
— Когда?
Он смутился. Он не мог соврать и не мог не ответить. Две вещи, невозможные для телепата. Особенно, если твой собеседник — телепат, не обремененный этическими принципами.
Я без колебания влезу в его мозг и выужу ответ оттуда.
— Ну… вы понимаете… наше общество… — не в силах, не умея подбирать слова, он просто открыл свой мозг. Свои чувства, свои понятия, мироощущение. И я понял.
Для общества, не знакомого с насилием, с обманом, смерти подобен контакт со мной или подобным мне. Слова, нехорошие слова, которые эдемец с легкостью находил в моем мозгу, также легко оседали и в его. А оттуда их могли почерпнуть и другие, а от них — другие — и так далее. У телепатов нет тайн. А ведь, помимо слов, были еще и поступки, и воспоминания, и дела, дела палача! Нет, сразу Эдем не изменится. Но и прежним уже не останется никогда. И постепенно, поколение за поколением, сначала они начнут скрывать мысли друг от друга, не все — самые сокровенные, самые грязные. Дальше — больше, пока в один не очень прекрасный день, или год…
Мой провожатый понимал это.
Понял и я.
Ему больше не было места среди соплеменников.
— Я вызвался встречать вас. Сам, добровольно, — произнес он извиняясь. — Мне было… интересно, и я не жалею! Я столько узнал!
— Тебе совсем не обязательно умирать! — происходящее казалось настолько нелепым, что у меня у самого с трудом отыскивались слова. — Живи где-нибудь в лесу, один, подальше от своих!
Он покачал головой.
Я сам понимал невозможность этого. Не было гарантии, что мысленный контакт не состоится — и тогда придется умерщвлять уже двоих. Да и разве это жизнь!