Дневники Палача

Шабельник Руслан

Он был убийцей.

Он был готов снова убивать.

Убийца должен понести наказание.

— Как вы хотите, чтобы она умерла?

Я снова стоял в кабинете Высшего Слуги, или как его там.

Он меня ждал, с нетерпением, хоть и тщательно скрывал свое состояние, но я, в конце концов — телепат. Он выслушал приговор с кажущейся беспристрастностью, но не для телепата. Он знал ответ на мой вопрос, давно знал, но тянул время, делая вид, что обдумывает.

— Знаете… мы — молодая власть, столько дел, как-то еще

не определились с… касательно…

— Ничего, скоро определитесь.

— Что вы говорите?

— Не берите в голову, это так, о своем. Итак, какой способ казни предпочитает новая власть?

— Я предпочитаю… — неожиданно глаза, усталые глаза налились кровью. Перемена была неожиданна, даже для меня — телепата. Передо мной словно стоял другой человек. — Это ведь ты был тогда, три года назад! Ты, да!

— Ну… да…

— Имеются особые указания, касательно способа лишения жизни?

Са-хунь стоял передо мной, он только что выслушал приговор и был весьма доволен результатом.

— Ну… я, право, не знаю… на Янцзыне издавна существует обычай — государственным преступникам льют в глотку расплавленное олово…

В голосе проступили заискивающие нотки, и мне стало противно.

— Я — палач, а не садист!

— Да, да, конечно, те времена давно в прошлом, Янцзынь — высококультурная и цивилизованная планета.

— Тогда помилуйте его!

— Кого?

— Парня, заключенного.

— Ха-ха-ха, — он счел это шуткой, хоть я совсем не шутил, — вы же понимаете, такая неслыханная жалость, такое проявление милосердия, вызовет некоторые э-э-э… волнения в среде придворных… аристократии… ну и вообще…

— Конечно, я понимаю.

— Вот и хорошо.

— Казнь будет публичная?

— Нет, публике совсем не обязательно видеть… вы же понимаете, преступник может начать выкрикивать некоторые, э-э-э, слова, которые могут быть, э-э-э, неверно истолкованы, более того, приняты некоторой, весьма малочисленной, надо сказать, частью населения, как руководство к, э-э-э, действию.

— Я понимаю.

— Мы предпочитаем тихую, если так можно выразиться, — камерную, э-э-э, церемонию. Конечно, зрители будут, однако весьма малочисленны, из самых доверенных, заслуживших, э-э-э, право находиться на, э-э-э, событии.

— Способ?

— Если нельзя э-э-э, свинец, нет, нет, я понимаю, то мы полностью полагаемся на ваш опыт и, э-э-э, демократические основы в данном вопросе. Главное, чтобы он поменьше, э-э-э, говорил.

— Смертельная инъекция.

— Ну, я…

— Пуля в голову, удушение, нож в сердце…

— Что вы, Янцзынь вполне цивилизованная планета! Инъекции будет вполне достаточно.

— Это был мой брат, понимаешь, брат!

Высший Слуга вышел из-за стола, Высший Слуга выпрямился во весь рост, Высший Слуга сжал кулаки и тяжело дышал.

— Мои соболезнования.

— Засунь знаешь куда свои соболезнования!

Это ведь ты его приговорил, ты! Приговорил и убил!

— Он был виновен.

— Он хотел лучшей жизни! Нам, всем нам! Чтобы люди не боялись выходить на улицу! Говорить, что думают!

— И как?

— Что как?

— Не боятся?

— При чем здесь… это был ты, ты и она! Как ты вообще можешь жить, говорить, в глаза смотреть, после такого?

— А ты?

— Что я?

— Императрицу не берем во внимание. Скольких людей, сколько жизней вы уже отняли во имя лучшей, естественно, лучшей, какой же еще жизни?

— Причем здесь… это, это другое!

— Ошибаешься, то же самое. Жизнь есть жизнь, смерть — смерть, а убийство остается убийством, во имя чего его бы не совершали.

— Но он никого не убил!

— По чистой случайности, и очень жалел об этом, и убил бы, выпади такая возможность!

— Он был мой брат!

— Он был убийца. Он был виновен!

— Он был мой брат…

— Не вини топор, который опускается на голову, не вини пулю, вылетающую из ствола, вини руку, которая сжимает древко и нажимает на курок.

— Твоя рука.

— Ты понял, о чем я.

— Как бы то ни было, она — виновна и она понесет заслуженное наказание!

— Как вы хотите, чтобы она…

— Она умрет так же, как умер мой брат!

— Выходит — смертельная инъекция.

— Он умер от… скажи, он сильно… мучился?

— Нет, но все равно умер.

— Значит — инъекция. Только я хочу, чтобы она…

— Я палач, а не садист.

— Вот как, тогда — проваливай! Новый Янцзынь не нуждается в услугах палачей!

— Вырастите собственных? — я не смог сдержать иронии.

— Вырастим! — а он ее не услышал.

— Это не мое дело, но распространиться слух, что палач уехал, не выполнив своей работы. Вывод только один — он оправдал жертву, а значит…

— Будет суд, да, суд — общественный, справедливый суд с обвинителем и адвокатом, мы… — он осекся, этот мужчина, одержимый жаждой мести. Видимо, он тоже знал о военных базах на юге, о сторонниках Императрицы…

— Пусть будет инъекция.

— Воля заказчика для палача — закон.

Серые плиты посадочной полосы. Серый бетон зданий и серая одежда провожающего, сливается с лицом… красным.

Холодно.

Хотя от холода положено синеть.

— Слуга Палач, м-м, э-э, всего хорошего.

— И вам.

Что-то мне подсказывало, как и тогда — три года назад — на Янцзыне я не в последний раз. Далеко не в последний.

* * *

ДНЕВНИК ПАЛАЧА

«Соскучился, или влюбился», — кажется, такой фразой майор Зайкин встретил меня в третий раз. Тон был недовольный, однако телепата не обманешь. Полицейский был не то, чтобы рад, но и не настолько раздражен, как пытался показать.