Дневники св. Николая Японского. Том ?I
Шрифт:
Вернувшись, поговорил с Мариной Цуцихира, хозяйкой, чтобы прислала свою сестру Сусанну, засватанную за катихизатора Матфея Мацунага, в Токио, в миссийскую женскую школу; девушке на вид лет семнадцать, в сущности 14 и 3 месяца— значит, ей можно два года учиться, и она будет отличная помощница катихизатору, знающая учение, пение, церковные порядки. Марина, конечно, с радостью согласилась; только не знаю, будет ли содержать ее в школе, а очень могут содержать; только ведь все ладят — все насчет Миссии!
Вечером была проповедь для язычников в доме Павла Цуцихира; для ней собственно он и позвал меня и говорил, — много будет слушателей; набралось человек 30; из них половина во время проповеди ушла; прочая не знаю, усвоила ли что: все — низший класс народа; говорить старался возможно яснее, но говорить не речь, а мысли — не совсем доступные на первый раз слушающему простому народу, то есть мысли христианского вероучения, которые, как просто не излагай, все же — неслыханная доселе новость и недоступная доселе высота. Один бонза старался перебивать речь Мацунага, когда тот говорил (до меня); но его остановили словами,
22 июля/3 августа 1892. Среда.
Накасу.
В семь часов утра выехали из Такетоё в Накасу, 4 ри от Такетоё; по дороге остановились в деревне Тоёка, 1 ри от Накасу, у учителя Иоанна Оокоодзи, который приехал в Ханда для встречи и сопровождения еще третьего дня; отслужили краткий молебен и были угощены чаем. Оокоодзи здесь единственный учитель в школе детей из 60–70 детей; значит, в его руках все дело воспитания здешнего юного населения; настоятельно убеждал его завести воскресную школу для языческих детей, поговорив наперед с родителями — конечно, наиболее резонными и расположенными к христианству; обещал прислать для преподавания детям Священной Истории Ветхого и Нового Завета, и Доотокуно–кагами; говорил он, что будет преподавать, но едва ли исполнит — одушевления не показывает.
В одиннадцать часов прибыли в Накасу; отслужили молебен; после поучения и благословения всех, по метрике познакомились с Церковью. Крещено здесь 51; из них умерло 8, в других местах 14, охладело два, налицо 27, и Иоанн Оокоодзи с женой и двумя малыми сынами (крещены не здесь), всего 31 хороших христиан. Сицудзи один — Филипп Ооива. К богослужению приходит в среднем 19 человек; здесь после каждой службы отмечается — против имени — на одном листе христиан, на другом христианок — кто был в Церкви; ходит одинаковое количество — ко всенощной и часам. — Новых слушателей ныне нет, и, как видно, прямо по лености катихизатора Павла Кавагуци, ибо он смутился, когда я спрашивал о сем; а сицудзи Филипп молчал на мои слова, что слушатели между неиспорченным народом рыбаков и земледельцев должны бы быть, коли уже есть на месте такая Церковь — из их же собратий.
Существуют здесь собрания: 1) в воскресенье вечером собираются человек 10–13 христиан и христианок: читают и толкуют по очереди Священное Писание; катихизатор, если не в отлучке, участвует в сем и поверяет их; 2) в среду вечером собирается человек 10, и катихизатор рассказывал им Священную Историю Ветхого Завета; дойдено до путешествия израильтян в пустыне; 3) во второе воскресенье месяца бывает женское симбокквай со своими кооги; собирается человек 8–9.
Итак, и в настоящем виде Церковь довольно оживленна; только странно, что мало растет она. После того, как написано на предыдущей странице сетование не бездеятельность катихизатора Кавагуци, мы успели посетить дома христиан (всего четыре; в двух, далеко отстоящих, не были); один из домов — Петра Ооива, местной власти помощника окружного, которому подчинено до 500 домов (больше 300 в Накасу и другая деревня). Я опять стал сетовать на отсутствие слушателей; и мне говорят, что иного и ждать трудно: народ здесь совсем индифферентный — ни во что не верует; к бонзам обращаются только когда покойника хоронить надо; молятся очень редкие. И оказывается, что здесь вся Церковь состоит из одной фамилии Ооива с некоторыми зависящими от сего мира в материальном отношении. Филипп Ооива считается всеми за очень доброго человека; действительно, он не далее, как нынешнею весною роздал народу в беспроцентный долг 100 ен, и, чтобы угодить ему, иные приходят слушать; но послушает раза два–три, похвалит учение — «хорошо, мол», и больше глазу не кажет: почвы нет взойти семени, — огрублено сердце от безверья. — Если же это правда, то катихизатора за малоуспешность винить нельзя. Однако же и надежды на водворение здесь христианства тоже терять нельзя: народ здесь очень простой, совсем неиспорченный — нравы первобытные, нерастленные: значит, нужно только ждать, чтобы Благодать Божия оросила почву.
Из четырех посещенных домов — два Ооива Филиппа, сицудзи, и Петра, помощника окружного, третий — родственники Ооива, четвертый — его работника; вот и вся Церковь; дальние два дома — тоже клиенты Ооива. — Живу я в доме покойника Симона Ооива, семья которого в Токио, и два сына — ученика теперь здесь на каникулах; Церковь — тоже в доме Симона Ооива, чрез дорогу от того, где я помещен.
Перед заходом солнца не мог не удержаться, чтобы не выйти на морской берег погулять, — так прекрасно заходило солнце, в такие чудные цвета озолотило бродившие по западу легкие облака! Как бы хотелось купаться в этих дивных, прекрасных волнах золотого света! Как должно быть там светло, покойно, тихо от злых треволнений мирской жизни! — Но не дают успокоиться даже в мечтах и на час мутные волны житейского моря: тут же догнал меня полицейский, — говорит — возвращается в Удзуми, а оттуда приходил сюда — охранять меня во время проповеди, — так–де предписано от начальства над ним: «В Ханда один старался помешать (боогайсуру) вашей проповеди, так и здесь на такой случай нам велено присутствовать при проповеди; в Накасу всего один полицейский, — так я приходил к нему на помощь, но сказали, что сегодня проповеди
Филипп Ооива просит одного опытного катихизатора, который заведывал всем Цитагоори, имея под собою молодых катихизаторов в четырех здешних Церквах; хорошо бы. Но кого же? Опять людей нет! Боже, все людей и людей, а их — нет и нет! Да пошли же нам сих делателей!
Вечерню пели превосходно; вот здесь заслуга Кавагуци видна; сам был причетником, отлично знает одноголосное пение, сумел и передать его, — настоящий хор, бойко и правильно, без ошибок на полутонах, поющий всю службу. Я и похвалил Кавагуци при всех по окончании службы.
Было женское симбокквай; начиная от крошечной девочки, сказавшей заученных несколько слов о любви, кончая почти шамчащей старухой, дельно говорившей о необходимости бедствий для приготовления человека к Царству Небесному, — все говорили хорошо приготовленное, но такими тихими голосами, что только около сидящей было слышно; слушателей же, кроме христиан, — язычников был полон дом и много стояло вне. Я потом говорил о необходимости мужского и женского симбокквай и что начало их в Священном Писании, о пользе их, но что кооги нужно не только хорошо готовить, а и произносить для общей пользы, чтобы все слышали и поняли. — Потом сказал поучение о посвящении себя Богу и служении Ему во всяком звании; речь была наготовлена отчасти к язычникам–слушателям.
По окончании всего, оставшись один, опять ушел гулять на берег моря, когда луна сияла почти полным диском, серебря широкие полосы моря, и звезды горели ярким блеском. Но сбежавшиеся христианские ребятишки своей простодушной болтовней и рассказами помешали мечтать и думать.
Днем приходил поговорить, между прочим, учитель деревни Тоёка (1 ри от Накасу) Иоанн Оокоодзи, сын сизоку из Нагоя, 33–х лет, имеющий семью из жены и двух малых сыновей. Если он таков, как в речах, то довольно замечательный человек; один ведет школу из семи классов; учеников всех 60–70; душевно предан своему делу, трудится безустанно, точен во всем; любим и уважаем всеми в деревне, даже бонза, не терпящий христианства, душевный приятель его, хотя Иоанн открытый и весьма преданный христианин. Но задушевное желание его — сделаться проповедником, только не таким, говорит он, как нынешние — говорящие и неисполняющие, — а нераздельным в слове и деле. — Если бы я уверен был, что он именно таков, то сейчас бы пригласил его на церковную службу; семью можно бы содержать, пока он будет в Катехизаторской школе; или же сделать бы его гувернером в Семинарии, в каковом у нас тоже крайняя нужда. Но — подождать и посмотреть, что будет: если он будет таким же, как ныне, и ревностным христианином, и усердным учителем, чрез два года, когда я вновь, с помощью Божией, посещу сие место, то можно будет пригласить его на церковную службу с некоторой уверенностью, что ошибка не будет сделана. Жалованье ныне он получает за свою неустанную работу 10 ен в месяц и больше ровно ничего, — этим кормит и одевает себя и семью.
23 июля/4 августа 1892. Четверг.
Накасу.
Утром опять гулял по берегу моря, который здесь наполовину состоит из разрушенной приливом скалы. С восьми часов обедница и панихида; пели отлично, за что получили потом 2 ены на кваси, по обычаю. В проповеди сначала объяснена молитва Господня, потом сказано о пользе поминовения умерших и значении кутии.
Еще до службы пришел из Адзуми Яков Хиби. После службы попросил на десять минут разговора и просил очень не переменять для Цитагоори священника, по примеру Нагоя, а оставить по–прежнему о. Матфея. Но я и не думал делать сего. Оказывается, что катихизатор Нагоя, выжив оттуда о. Матфея, старается выжить его и из других мест и возбуждает против него христиан; некоторые и смущены; так — Андрей Хиби, старший брат Якова, тоже против о. Матфея, хотя не имеет никаких причин быть недовольным им; Андрей же — сила в Адзуми, в его доме Церковь, он главный жертвователь; к счастию, только не живет здесь, а в Канагава, по торговым делам своего доверителя; и только раза три в год наезжает в Ацуми. Я уверил Якова Хиби, что о. Матфей не будет тронут из Цитани ни в каком случае. Спустя полчаса пришли просить о том же здешние Иоанн Оокоодзи и Петр Ооива; очень приятно видеть, что о. Матфей приобрел любовь и уважение здесь; конечно, я и им сказал то же, что Якову Хиби. Затем они хотели просить, видимо, что–то насчет катихизатора; но так как Павел Кавагуци был в соседней комнате, и все время старался, как кажется, подслушать, о чем говорят, то деликатные и осторожные японцы, перемигнувшись, оставили речь до другого времени. После обеда поспешили прийти, пока Кавакуци не было, и прямо заявили то же, что вчера вечером Филипп Ооива, — «просим–де переменить катихизатора», — причины те же, что вчера выставил Филипп Ооива. Павел Кавагуци, без сомнения, должен быть переменен, если только найдется хоть малейшая возможность сделать это: совсем не может управлять христианами: в Ацуми Церковь в большом расстройстве, как оказывается из речей о. Матфея и Якова Хиби; христиане в разномыслии и разноречии насчет священника и других церковных предметов; и такое–то маленькое общество катихизатор Кавагуци не может держать в согласии!