Дневники св. Николая Японского. Том ?I

Святитель Японский Николай Дмитриевич

Переваливая чрез горы, думал я: в тех местах, где есть христиане, а нет катихизатора, не давать ли ены по две способным сгруппировывать около себя верующих и поддерживать их, как–то школьным учителям и другим, кто будет высмотрен? — Нужно также пользоваться книгоношами для отыскивания наших разбросанных христиан и поддержания веры в них. — А самым ленивым катихизаторам не советовать ли поступать в учителя местных школ, чтобы оставлять им миссийского содержания ены еще по две, по три с обязанностью вышеуказанного? Обдумать еще больше эти вопросы.

3/15 ноября 1892. Вторник.

Асио. Ниюсо.

В пять часов утра я встал и в половине шестого готов был тронуться в путь, в Кодаки, как неожиданно появился о. Семеон и уведомил, что ходить в Кодаки незачем, — Иова Такахаси там нет, и неизвестно, куда делся, других христиан также нет ни единого; вчера вечером он, разыскивая Такахаси, зашел к начальнику селения, от которого и осведомился, что Такахаси по весне был, но куда исчез — неизвестно, — «вероятно, в горах скрывается от долгов»; христиан, работающих в рудниках также нельзя разыскать, ибо–де собирается сюда на работы большею частию народ дурной; хорошие люди, если попадаются между ними, переменяют свои имена, что бы не компрометироваться. Все это мне милый о. Семеон вылил с пафосом, жестами и глубокомысленным видом. Нечего делать. Собрались идти из Асио; «Только нужно зайти в Самуилу Судзуки, который был здесь вчера». — «А! Самуил Судзуки! Он у меня есть в списке», — приставил палец ко лбу, важно заметил о. Семеон.

Зашли. Я в двух словах познакомил их друг с другом.«А я вчера в Кодаки искал Такахаси и не нашел», — заявил тотчас о. Семеон, «Какого Такахаси? Не Кекица ли?» — «Его». — «Так зачем же было вам искать его так далеко, он здесь, в двух шагах от моего дома», — «Возможно ли?» — возражает пораженный о. Семеон; но мы идем и, действительно, находим Такахаси Иова, его жену Акилину и дочь Пелагею, — лавка со съестными припасами, как толковали нам в Канума; там же толковали, что Такахаси в Асио — городе, — я очень хорошо заметил, — и вчера почти с самого Аоко думал, что мы идем в Асио к Такахаси, но вчера, подходя к городу, стал заверять меня о. Семеон, что он в Кодаки, — книжку записную вытащил — по ней показывал свои записи; значит, перепутал самые простые вещи. — Поговорили мы с Такахаси и Судзуки несколько о церковном. Опять я советовал найти здесь слушателей, тогда на время пришлется сюда катихизатор, чтобы умножить стадо Христово. Обещались. Увидим, исполнят ли. Мой о. Семеон и тут не применул вытащить свою записную книжку и обернуть к небу острие карандаша, готовясь изобразить на листы глубокомысленную фразу, но так как некогда играть в глубокомыслие, то я заметил, что мы, и не записывая, не забудем послать катихизатора, если придет отсюда известие, что десяток слушателей есть. Простившись с христианами, отправились в Акакура, 1 1/2 ри от Асио, увидеть тамошних верующих. Нашлось всего двое: Екатерина, жена аптекаря на руднике, еще язычника, дочь Моисея Содеяма в Канума и Яков — кузнец на заводе. Поговорили с Екатериной и посоветовали ей скорей обратить мужа; муж, видимо, хороший молодой человек, повел нас показать рудник; видели только вход в гору, в которой ри на два идут шахты, откуда вырубают руду; видели множество ее здесь в мелких кусках; куски эти машинами растираются в песок, промываются; отделенная от земли руда прокладывается в печах, обращаясь в черный, как сажа, порошок; порошок этот рассыпается в горны, раздуваемые машинками, и расплавленный металл выливается в продолговатые сосуды, получая форму тех тяжелых плит, перевязка которых видна по всей дороге до Никко. Плиты эти в Токио или Осака вновь переливаются, и получается уже вполне очищенная медь. — На рудниках и плавильных заводах здесь и в Кодаки работают до двадцати тысяч человек; число рабочих часов в руднике, говорят, всего шесть — значит, снисходительно. Управляющие все японцы. Всего один иностранец живет здесь — заведующий электрическим освещением внутри шахты и на заводах. Все виденное нами в совокупности составляет поистине грандиозное зрелище.

Погода с утра была пасмурная, и дождь начался, еще, когда мы смотрели заводы; около десяти часов мы пустились в путь из Акакура, и весь день были под сильнейшим дождем и — на горах — под снегом; последние полтора ри я проехал в тележке, чтобы хоть немного пощадить сапоги, совсем промокшие и размокшие; сыскался в Никко в четвертом часу; о. Семеон, отставший от меня на перевале, прибыл часом позже. Малоуспешно было трудное путешествие: всего 5 христианских душ видели, и те ослабевшие в вере и опустившиеся; ни у кого и иконы не поставлено на стене — отговариваются разным. О. Семеон будет посещать их время от времени и преподавать им Святые таинства; быть может, оживятся, с помощью Божией.

4/16 ноября 1892. Среда.

Никко. Уцуномия.

Случайно попав в Никко, нельзя было не взглянуть на знаменитые кумирни и сёогунские погребальницы его. Утром, взяв проводника, отправились мы с о. Семеоном осматривать. Сначала видели кумирню трех будд с знаменитой медной колонной, в которой похоронен молитвенник; в кумирне чтится и бонза, принесший на своих плечах тело Иеясу из Суругано— Судзуока сюда, в Никко. Потом осмотрели кумирню, где чтится, как бог, Иеясу, и были на могиле его, где он покоится под медным мавзолеем. Великолепие везде выше описания; и нельзя сказать, чтобы это была роскошь; коли чтят, как бога, так где же предел усердию и приношеньям? Нет его. Кроме Японии, с самим Микадо и всеми князьями, Иеясу чтить собрались — Корея, Ликейские острова, даже Голландия; из последней — великолепный бронзовый массивный канделябр принесен в дар ему. К могиле его ведут 204 ступеньки из самого твердого камня; у могилы маленькое здание, где сложены его ежедневно употреблявшиеся вещи — потные платья и прочее. Пред входом в его кумирню, направо, в буддийском храме видели мы буддийское богослужение: механически и с кряхтеньем бонза водрузился на своем центральном седалище, долго не начинал, по–видимому, выжидал, пока мы уйдем; по обе стороны его в ожидании рассевшиеся молодые бонзы безучастно глядели по сторонам; наконец, начал бонза — и что это был мертвенный голос и совсем безнадежное какое–то чтение! Взывал он своим монотонным гнусением и к Нёраю, и к Сяке, и к дайгонгену, но великолепная обстановка — безучастна была к его бесплодному механическому труду, равно как и его сослуживцы, зевавшие себе в рукав, или глазевшие на нас; затянули и они потом, но мы ушли — приятнее было слушать журчание ручейков кругом и шелестенье ветвей великолепных елей. В небольшом музее вещей Иеясу и разных древностей видели, между прочим, носилки, в которых несли Иеясу, когда была последняя война с победой при Секигахара и в которой он чуть не был убит: дыра от пули видна на крышке; видели знамя, развевавшееся в сражении при Секигахара, но интереснее всего — его автографы; первый состоит из двух букв [слогов] «кан–нин» (терпение). Второй начинается: «жизнь есть длинный путь с тяжелой ношей» и прочее — золотые сентенции, выработанные его душой и помогшие ему овладеть Японией. Потом вскользь взглянули на кумирню «Вта–араками», где чтутся самые первоначальные боги сей горы, — на кумирни Иоритоми и Хидеёси; наконец, осмотрели кумирню и могилу гениального внука Иеясу, третьего сёогуна Иемису; великолепие почти такое же, как у Иеясу; дед и внук, понявшие и оценившие друг друга при жизни, и по смерти покоятся вместе неразлучно, почти три столетия крепко держа концы цепей, которыми связали всю вольницу Японии. В первом часу кончили беглый осмотр и с поездом в два с половиной часа отправились в Уцуномия. Здесь остановились в гостинице, и о. Семеон отправился в церковный дом, чтобы собрать тех из кающихся отщепенцев, которые пожелали видеться со мною. Шесть оказалось таких, но из них пришли только трое — остальные, по–видимому, раздумали, ибо под разными предлогами не пришли; взамен их пришел один, просто охладевший и несколько лет не показывавшийся в Церкви. Собралось также много христиан и христианок слушать нашу беседу. В восемь часов позвали меня в церковный дом. Говорил я, как печально то, что они бросили свою Матерь— Церковь и ушли на распутье, сравнивал православие с протестантством, показывая все ничтожество последнего. Слушали, соглашались. Но один, наконец, выказал зубы: не верит ни Таинствам, ни Воскресению. — Да как же не верить, когда в Священном Писании со всею ясностию говорится вот то и то? — Пока не пойму я, не могу поверить — К чему же тогда и вера, коли не поймешь? — Так. А все–таки не могу — Ты ложкой хочешь вычерпать море, но ведь море не было бы морем, коли в ложку вошло. — Все это вера, а поверить не могу, пока не пойму.

Так–то протестантский рационализм погребает веру под обломками и обрывками холодного резонированья.

Братья принялись толковать с недоверком. И зашла беседа далеко, до — «что такое атом?» Есть ли предел его деления? Далеко ли от вещественного мира до духовного? Нашли, что хоть, по–видимому, близко, а все–таки пропасть разделяет их, и так далее — беседа длилась до полуночи и мирно кончилась обещанием двоих слушать по вечерам у катихизатора Сакураи объяснение Православного Исповедания, чтобы возобновить знание вероучения; при пунктах различия православного учения с протестантским Сакураи будет объяснять верность православия и ошибочность

протестантства; охладевший обещался с этого времени ходить в Церковь, а возражатель отозвался, что вечером занят своим ремеслом, — ходить ныне слушать учение не может; так, должно быть, и останется испорченным навсегда.

5/17 ноября 1892. Четверг.

Уцуномия. Лита. Оотавара.

С поездом около десяти часов утра выехали из Уцуномия и чрез полчаса с небольшим были в Яита. селении в 200 домов, отстоящем чё на три от станции. На станции встретили: старик Яков Фукухора, учительствующий в деревне Кооха, 15 чё от Яита, врач Лука Кикуци и сын его Ваасилий, бывший в Семинарии и выключенный за болезнью и неспособностью, и Давид Накамура, единственный местный христианин, так как все прочие — пришлые из других мест. Всех христиан здесь, впрочем, не более 10 душ: Давид с женой, родом из Уцуномия, Яков Фукухора с женой и внуком Ильей, учащимся портняжному искусству у Давида, Лука Кикуци с сыном и некто Семеон Соома с детьми Соломоном и Ноем, родом из Оотавара, которых мы не видали за отсутствием их из Яита. Зашли сначала, по дороге, к Луке Кикуци; жена его еще язычница, да и сам он с сыном, видимо, не особенно ревностные христиане. Потом собрались в дом Давида Накамура и отслужили обедницу, после которой сказано поучение, кончившееся наставлением непременно находить новых слушателей для приумножения Церкви; катихизатору же Николаю Сакураи сделано внушение — благоразумней вести дело проповеди, не терять своих трудов и времени даром и не быть бесплодным для Церкви. Оказывается, что он бывает здесь и проповедует, и слушатели находятся, да нет никакого порядка в ведении проповеди; приедет дней в двадцать раз, поговорит с слушателями, приезжает в другой раз — тех слушателей уже нет, а с другими — тоже; и жалуется на наименее постоянных слушателей! Сказано, чтобы новым слушателям непременно часто проповедывал, по крайней мере, в два дня раз, если же в три, то проповедь должна быть более продолжительной, чтобы у слушателей не исчезло из памяти малое содержание слышанного; прежде начатия проповедей строго должно быть условлено с желающими слушать время, и, по возможности, они должны быть соединены вместе, и катихизатор должен быть точен в соблюдении условленного; приезжать же сюда на проповедь так удобно — по железной дороге. В средине проповеди новых слушателей не принимать, а начинать для них потом новый курс. Давид и Яков обещались находить новых слушателей. Внушение христианам собираться по праздникам вместе молиться, а по окончании молитвы читать религиозные книги, более нужные из которых им тут же обещано прислать; дана и икона Двенадцати Праздников, что от Преподобного Сергия. Давид и его жена Юлия подают хорошие надежды; оба, видимо, очень усердные, даже поют церковную службу прекрасно.

Угостили они нас чаем китайским и каки, обедать же препроводили в гостиницу, и за обед никак не дали заплатить, — «Христиане–де усердствуют сим».

С поездом в четыре часа пополудни мы отправились в Оотавара, для чего высадились на следующей от Яита станции и на тележках достигли Оотавара, отстоящего на 1 ри от железнодорожной станции. На станции встретили двое христиан, из которых один оказался Стефан Савабе, учившийся в Семинарии и выключенный за малоуспешность, ныне здесь цирюльником состоящий. По мере следования встретили другие братия и сестры и проводили в гостиницу, из которой для служения вечерни мы отправились в дом старика Николая Осозава, отца священника Фаддея; долго шли по темным улицам города, потом за городом, пока достигли деревни, где живет Осозава; здесь с горящими японскими свечами в руках выстроившись у дома, встретили собравшиеся братия и сестры. Комната, видимо, подновлена, и церковная икона — великолепная. Отслужили вечерню, причем пением заправлял Давид Накамура, нарочно для того приглашенный из Яита. После поучения просмотрена метрика, и по ней оказалось следующее: крещеных записано 103 человека и, кроме того, несколько оказалось пропущенными в записи. Из них 60 ныне в других местах, так как здесь записаны и крещеные в Кодаки, 10 умерло, 13 охладело, 3 ушло в протестантство, остаются ныне здесь только 17, с пришлыми же 21, в 7 домах. — На общественную молитву христиане не собираются, и никакого вида церковного устройства нет. Это зависит отчасти оттого, что в последнее время не было определено, какому катихизатору заведывание сим местом принадлежит — Василию Ямада или Николаю Сакураи; но это показывает также, что на месте нет ревностных христиан, а они должны бы быть: отсюда вышли священник Фаддей Осозава и диакон Павел Такахаси; но видно, родители более довольны материальным содержанием своих сыновей, чем их религиозным положением, — последнее не вдохновляет их. Когда вернулись в гостиницу, в сопровождении братии, сюда явился еще брат, при богослужении не бывший, но напившийся пьяным, — отец бывшего в Семинарии Стефана Савабе, тут же присутствовавшего; вино придавало ему воинственности, и он стал приставать; «Почему мы не побыли у его сына в цирюльне, — там же близ станция, где мы высадились?» Ему отвечали, что нам было невдомек это, ибо не знали про цирюльню его сына, — и едва отвязались от него.

6/18 ноября 1892. Пятница.

Оотавара. Ициносава. И Кодаки (Канеда кёоквай).

В восьмом часу утра опять отправились за город, в домишко Николая Осозава, и отправили обедницу и панихиду. Слово было — отчасти слово укора братьям, что не стараются о поддержании своего христианства: 20 человек их здесь, кроме охладевших, почти все люди пожилые, серьезные, — и нет у них даже общественной молитвы; советовано с этого времени непременно завести ее. — Отправились потом посетить дома христиан; были в восьми. Христиане из сизоку — беднота, как Осозава, Мацумото, Сайто (дядя дьякона Такахаси), мещане — живут зажиточно, но, видимо, холодны как христиане; зато некоторые из вчера рекомендованных охладевших совсем не такие, как семейство Мики — отставного чиновника, богатого старика, купившего здесь имение; сам он отчасти самодур, недалек от христианства, и семейству совсем не мешает исповедывать его. Поражающее страдание и бедность видел в доме сизоку Иоанна Янгисава; нога у него гниет — дассао болезнь, и, говорит он, доставляет ему беспрерывное, не умолкающее страдание, а бок о бок с ним лежит и неумолкаемо стонет жена Мавра, также невстающая с постели; две дочери у него, старшая Марина, взрослая; здесь же в лохмотьях мы видели ее у дома, молотящую сноп риса; меньшей, лет четырнадцати, не было дома. И был брат этот Иоанн прежде деятельный христианин, много хлопотал о Церкви, пока лет пять тому назад не слег вот этою ужасною болезнью. Советовал я ему читать Слово Божие и духовные книги: «Не могу, боль не дает»; оставил ему маленький крестик с изображением распятого Спасителя, чтобы имел всегда пред глазами, оставил еще несколько денег на лечение, и следовало бы ему присылать постоянно, хоть малую, помощь.

Обещали христиане Оотавара вперед иметь по праздникам общую молитву, а после оной читать духовные книги, чтобы взаимно назидаться; написано в Токио, чтобы им и книг прислали для того, в дополнение к имеющимся здесь. Советовал я им иметь общую молитву, по очереди в домах всех братий, где только удобно; большую молитвенную икону нет надобности переносить для того из дома в дом — достаточно и домовой; это, если исполнят, будет способствовать религиозному возбуждению братии; кроме того, всегда отправляться за город — в бедный домишко Осозава — для молитвы и неудобно. По виду Церковь в Оотавара представляет довольно почтенный вид — состоит большею частию из стариков.

В четвертом часу пополудни выехали в Кодаки и Ициносава, селения, лежащие подряд одно с другим; до дальнейшего от Оотавара, Ициносава, всего 1 1/2 ри; ныне Кодаки и Ициносава названы по общему имени соединенных нескольких деревень — Канеда–кёоквай. В Кодаки жителей 81 дом, в Ициносава 93 дома, — все земледельцы. Христианских домов в Ициносава 5, из коих один — Исайи Соома, в котором мы пользовались гостеприимством, другой— Луки Мурокоси, сын которого Александр в Певческой школе; в Кодаки 2 дома, из коих один — Петра Касаиса, младший брат которого Василий — учитель в Певческой школе; стоит сей дом на большой дороге, и около него в саду знаменитое дерево Кооя «Маки», редкостное по величине; другой дом — Тасиро, из которого Конон Тасиро был в Певческой школе; еще между Кодаки и Оотавара, в деревне Накатавара, живет Иов Хаякава, бывший катихизатор, теперь служащий писарем в тамошнем волостном правлении.