Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
От о. Петра Кавано — подробное описание, как у него, в Янагава, было собрание катихизаторов его ведения для рассуждения о местных церковных делах и нуждах. Прежде всего, разумеется, угощение. Потом нашумели столько, что, действительно, человек двести язычников собралось слушать их; и что же они предподнесли этому собранию? Вместо того, чтобы воспользоваться таким благоприятным случаем и дать язычникам хоть некоторое основное понятие о христианской вере, они поболтали на частные темы — «О праведном суде», «О почтении к родителям» и подобное. Напускали пузырей на воде! Были у них и соборные рассуждения и резолюции, из коих первая: «кроме частной проповеди отдельным лицам и семействам нужно устраивать и большие проповеднические
11/24 мая 1901. Пятница.
Иван Акимович Сенума рассказал про вчерашнее вечернее собрание учеников и их речи; из последних некоторые состояли в злоречии; особенно отличился ученик четвертого класса Игнатий Ивама; по нем, «Правило ходить в Церковь нужно отменить, правило в назначенное время вставать, ходить в класс и подобное никуда не годится — все это стесняет свободу; нужно отдать на произвол каждого ходить в Церковь, в классы — вести себя, как кто хочет». Что за дичь! И это мелет взрослый дылда, могущий своими речами смущать малышей. И — не в первый раз; от Ивана Акимовича он уже был вразумлен, что такое злохуление должен прекратить. Сказал я Ивану Акимовичу, чтобы завтра посоветовался с учителями, не лучше ль исключить Ивама из Семинарии, инструкция которой столько противна ему. Кстати же, он и учится плохо, способностей плохих — в будущем не обещает из себя доброго служителя Церкви.
12/25 мая 1901. Суббота.
Господин Сенума пришел сказать, что все учителя рады выключить Игнатия Ивама из школы и за характер его, и за малоуспешность. Потому я велел ему прийти за деньгами на дорогу до Такасимидзу, к его дяде, катихизатору.
Из Хоккайдо пишет Мария Косияма, муж которой, один из первых христиан в Хакодате, утонул на Хакодатском рейде, катаясь в лодке, почти тридцать лет тому назад, — просит 20 ен на погребение себя — «приближаюсь–де к смерти, и бедна». Боже, кто только и на что не тянет из Миссии! Послал 10 ен, конечно, не из церковных — в церковном отчете странно было бы упомянуть такой расход.
Была мадам Кикуци, вдова недавно умершего Павла Кикуци, владетельница оставшихся после мужа больших сахарных плантаций на Огасавара–сима, очень благочестивая христианка; рассказывала много интересного про эту маленькую группу островов; прекраснейший там климат и природа, и нет ничего вредного для человека: ни диких зверей, ни змей, ни комаров, ни блох; нравы у всех людей безвинные — никаких преступлений нет: ни воровства, ни прелюбодеяния, ни драк и ссор; ни у кого нет замков на дверях; тюрем нет. Жителей на Хаха–сима, где главные плантации, до 1200 человек. Одна только беда бывает — опустошительные бури. Не без того, кажется, чтобы мадам Кикуци не была в значительной степени оптимисткой.
13/26 мая 1901. Воскресенье.
Рано утром Елисавета Котама пришла сказать, что умерла Марина Хата от «какке»: в два часа ночи еще ходила и признаков не показывала, что близка к кончине, а в пять часов нашли ее уже похолодевшую! Какая это страшная болезнь! Хата была уже на выпуске, совсем взрослая; впрочем, ежегодно в это время страдала от «какке».
После Литургии капитан Василий Павлович Осеки был, чтобы получить приготовленные для него в Россию рекомендательные письма и проститься. Позавтракали вместе с ним и Иваном Акимовичем Сенума, учившим его по–русски, и простились. Послезавтра отправляется он в Россию чрез Сибирь. Намерен пробыть в Петербурге и Москве три года; в то же время он состоит на службе, даже получает небольшое жалованье
Вечером Марину Хата в гробе перенесли в Крестовую Церковь, и всю ночь ученицы читали над нею Псалтирь, с усердием, похвальным для Женской школы — чуть не вся школа провела ночь в Церкви.
14/27 мая 1901. Понедельник. День коронации нашего Государя.
В половине одиннадцатого часа отправился в Посольскую Церковь — как раз к началу Литургии, после которой отслужил с о. Сергием Царский молебен, но на приглашаемый завтрак у секретаря Поклевского (так как посланник в отсутствии — он в Нагасаки, жена с детьми в Камакура) остаться не мог, спешил к отпеванию вчерашней покойницы. В два часа было отпевание, после чего погребением «сейсики» проводили Марину Хата на кладбище — школы в полном составе, служащие в облачениях, с преднесением креста.
По возвращении с кладбища начальница школы Котама пришла сказать, что «завтра рождение Императрицы — все женские школы отдыхают, следует и нашей тоже». Разумеется! И это очень кстати — так как Женская школа утомлена бдением прошлой ночи и похоронами.
Но в девять часов вечера, когда мы с Накаем кончили занятие, пришел гувернер семинаристов Петр Суда сказать, что «завтра и мужские гимназии не учатся, так не отдохнуть ли и Семинарии?» Нечего делать! Пусть отдохнут.
15/28 мая 1901. Вторник.
О. Феодор Мидзуно вернулся из Яманаси, Коофу, похоронив там христианку, из–за могилы для которой произошел там немалый спор: бонзы не дали похоронить ее, как христианку, на родовом ее кладбище, а похоронили ее на чужом. Стало быть, не везде еще христианство мирно принято.
На возвратном пути о. Феодор побыл, согласно приглашению, в Ооисо, у Стефана Доде. Сей, между прочим, говорил ему, что «советует своему старшему брату (еще язычнику) жениться на христианке», и спрашивал — «нет ли в нашей Женской школе подходящей для него невесты?» Как не быть! Только пусть брат прежде всего делается христианином и тогда сватается сам.
16/29 мая 1901. Среда.
О. Павел Морита пишет, что у Игнатия Такаку крестил в Гокан четырех и в Сукава трех человек, и очень хвалит его труды по проповеди. А до сих пор Такаку считался самым ленивым и бесплодным катихизатором. Стало быть, человек может исправиться, и пренебрегать никем нельзя, а вот нужно лучше заботиться о распределении катихизаторов; Такаку до сих пор и был плох, вероятно, потому, что ставился на неподходящие к нему места — то здесь, в Коодзимаци, то в Сендае, всегда под рукою у других, и притом тоже бездеятельных, каковы оо. Савабе и Сасагава; теперь он стоит самостоятельно и под руководством живого и деятельного о. Павла Морита.
17/30 мая 1901. Четверг.
Такеноуци, издатель журнала «Ринрикай», пришел утром, во время перевода; я извинился и просил — с двух часов до пяти после полудня в какой ему угодно день. Пришел опять, уже после полудня. Я обрадовался, так как он заявил, что пришел говорить о вере. И разливался–то я пред ним часа полтора от всего сердца, убеждая и самому трудиться для водворения истинного христианства в Японии, и в младшем поколении деятелей приготовлять для того, направляя сюда, в Семинарию, юношей религиозно расположенных! Но что же в конце концов оказалось? С мыслью денег занять у меня пришел он: тысячу ен нужно ему для внесения залога, обеспечивающего благонамеренность своего журнала и для преобразования журнала, которого издание для сего приостановлено им. Прямо денег он, правда, не просил, но вся последняя речь его направлена была именно к сему. Я снабдил его советом занять в банках.