Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
На Церковь дал полковник сто ен, на служивших японцев и певчих — пятьдесят ен.
Христиане из Каназава просят за Такеици — «не он–де виноват в разводе, а жена». Акила Ивата присоединяет свой голос к их просьбе. О. Симеон Мии тоже. — Если Акила еще язычествует, то о. Мии — совсем уж ровно ни на что не годная в подобных делах тряпка; больше не приберу названия для него. И тут же еще в своем письме о. Мии просит выслать в Каназава на катихизаторскую квартиру за восьмой месяц шесть ен, — деньги, которые уже были высланы, но промотаны Петром Такеици, за честность которого распинается о. Мии. Дураком его, о. Мии, кандидата богословия, назвать нельзя; младенцем назвать было бы уж слишком наивно. Одно: миссионер, не полагайся на японца, кто бы он ни был, а держи всегда ухо востро!
Фома Такеока, катихизатор в Цуяма, пишет, как у него умерла благочестивая христианка,
Илья Накагава из Иннай пишет, что бонзы там по поводу «заккё» оглашают местность проповедию: «Как скоро явится иностранец сюда, обращай и его в буддизм, потому что что же такое христианство пред буддизмом!! Да к тому же, какой иностранец знает веру!!»… К счастию для иностранцев, едва ли кому–нибудь из них удастся заглянуть в такую трущобу, как Иннай.
24 июля/5 августа 1899. Суббота.
О. Тит Комацу отвечает, что «христиане в Оцу оскорблены, что у них без спроса отнят их любимый катихизатор, что Георгия Оно не хотят и не примут — он–де раздражительного характера (Судзуки не может не опакостить кого или что — его это зловонный след), пусть лучше совсем останутся без катихизатора». — Эта часть письма меня рассердила. Негодяи! Ни гроша не дают на содержание катихизатора, хотя богачи там есть, как братья Саймару, и осмеливаются роптать, что у них не спросили о переводе катихизатора, тогда как общее церковное правило, всем известное, — если не жертвуют на содержание катихизатора, то не имеют право удерживать его. Следовало бы, действительно, оставить их без катихизатора, тем более что и Церковь совсем дрянная, бесплодная, — пусть бы священник посещал их только для преподания таинств. Но другая часть письма о. Тита заставила посмотреть на дело иначе: жена Романа Фукуи больна чахоткой, и ей врачи советуют жить на берегу моря — а Оцу и есть на берегу моря, почему о. Тит и решил прежде поселить там Романа с семьей. Пусть будет так. Написано о. Титу, что следовало бы оставить грубых христиан Оцу без катихизатора, пусть это он им внушит, но… и так далее. — Георгию же Оно скажет, чтобы отправлялся в Уцуномия; для него это несравненно лучше, чем в Оцу, хотя и жаль: думал было сочетать бесплодного катихизатора Георгия Оно с бесплодною Церковью в Оцу, но вышло иначе.
25 июля/6 августа 1899. Воскресенье.
Пишет Петр Исикава из Одавара: «Истощил все резоны, убеждая о. Петра Кано подать прошение о переводе из Одавара — все тщетно; ответил было о. Кано, — „дайте подумать”, но это только для того, чтобы собрать своих сторонников и посоветоваться с ними, после чего сказал решительно: „Ни за что не подам!“» Пробовал Исикава говорить со сторонниками его — тем меньше успеха. Говорил Исикава о. Петру, что это и мое желание, — нуль внимания! Советует он вызвать о. Петра в Токио, но непременно с печатаю, и лишь только будет мгновение согласия о. Петра, тотчас же заставить его написать в кратких словах прошение, приложить к нему печать и тем дело кончить; ни в каком случае не дать ему вернуться в Одавара для совета.
Так как сегодня был здесь за Обеднею о. Павел Савабе, то я, вместе с ним прочитавши вышеозначенное письмо Исикава, сказал ему:
— Я Вас просил повременить отправлением в Одавара, куда Вас просят для исправления треб противники о. Петра. Это я хотел испытать вот эту меру убеждения о. Петра; так как она оказалась бесполезной, то отправляйтесь туда и, исполняя требы, присмотритесь, не правду ли говорит о. Петр, что немирные почти уже помирились с ним; он так настоятельно это повторяет; вот даже и в сегодняшнем письме (которое и прочитано было при этом), вопреки утверждению, столь же настоятельному, катихизатора Кураока, что вражда все более разгорается.
— Не поеду я туда, — отвечает о. Павел.
— Отчего?
— Они прежде просили меня туда, а на днях прислали письмо, что просят не приезжать — «не можем–де с спокойною совестию принять таинства», и готовят прошение к Епископу о выводе о. Петра из Одавара.
— Это уж совсем нехорошо. Подадут прошение — я не могу не принять и не исполнить его, так как целый год ждал, что о. Петр управит свою Церковь, умирит немирных, и оказался он бессильным сделать это; стало быть —
— Употребимте еще одно средство убедить о. Петра подать прошение о перемещении, — говорит о. Павел.
— Какое?
— Мы, Тоокейские священники, все вместе попытаемся уговорить его. Если уж и это не поможет, тогда велите ему подать прошение.
— Отлично! Коллективным письмом вызовите его (то есть письмом за подписью отцов Павла Савабе и Павла Сато, что, мол, есть дело; когда явится, все пять Тоокейских священников дружно нападите на него, и авось крепость будет взята! В момент уступки его — лист бумаги и кисть в руки — одну строку всего, что «утомился долгим пребыванием в Одавара и прошу перевести в другую Церковь», подпись и печать, и лист ко мне. Я до того времени считаюсь не причастным к этому делу, но лист уж из рук не выпущу и, как бы не распинались сторонники о. Петра, — «вот, смотрите — его собственное, совершенно добровольное прошение, которое я не могу не исполнить»… Все же лучше, чем если я прямо велю ему написать прошение, и тысячу раз лучше, если я принужден буду вывести его по прошению христиан.
— Иду к о. Сато, чтобы вместе с ним написать о. Петру вызов сюда, — ответил о. Павел Савабе и ушел.
26 июля/7 августа 1899. Понедельник.
Георгий Оно, к сожалению, не сказавшись здесь, отправился в Оцу и нарвался на неприятность: там сказали ему, что его «не принимают, а вместо тебя, мол, приедет Роман Фукуи». Пишет он о сем. Тотчас послано ему сожаление, что не зашел в Миссию прежде, чем отправиться из Токио, что Фукуи переведен туда по болезни его жены, что о сем шла переписка с о. Титом, когда я советовал ему отдохнуть в Токио два–три дня, надеясь в эти дни ясно определить, куда ему направиться. И послано ему пять ен на дорогу в Уцуномия и три ены экстренных на расходы.
27 июля/8 августа 1899. Вторник.
Распоряжения по ремонту школьных зданий: в Семинарии начались работы по устройству водосточных кирпичных подземных канавок вокруг зданий и наружу, в Женской школе — оклейка заново всех комнат, остружка и покраска вновь занятых столов, ремонт ванной и столовой.
28 июля/9 августа 1899. Среда.
Из Одавара сторонники о. Петра Кано длиннейшим посланием за подписью четверых жалуются на катихизатора Петра Кураока, — «он–де враг о. Петра и мутитель христиан, получает инструкции для сего, вероятно, от бывшего катихизатора Петра Исикава, что „он смущал о. Петра подать о переводе; вероятно–де, это заговор против о. Петра”». А Петр Кураока пишет, что возмущение христиан дошло до крайних пределов: «Сорок восемь домов составляют прошение об удалении о. Петра из Одавара — будет больше ста сорока подписей». — О. же Петр и его друзья, даже в том послании, уверяют, что все мирно; бывшие немирные ходят в Церковь, иные из них принимают от о. Петра святые таинства.
29 июля/10 августа 1899. Четверг.
Хозяйственные хлопоты по ремонтам, по разборке икон, фотографий, образков и прочего на третьем этаже и перенесению всего, что не принадлежит церковному снабжению, в библиотеку.
30 июля/11 августа 1899. Пятница.
Сильный ветер целый день; даже и разборкою нельзя было заняться, так как все надо очищать от многолетней пыли, а наружу нельзя вынести — рвет и мечет.
Читал найденное вчера при разборке сочинение «О православном белом и черном духовенстве», напечатанное в 1866 году в Лейпциге и тогда же высланное безымянным автором и мне, как одному из членов заграничного духовенства. Не помню, какое впечатление произвели на меня тогда эти увесистые два тома. Ныне впечатление жалкое. Какие бешеные ненавистники монашества тогда были! Все черное, злое, хотя, вероятно, и справедливое в единичных примерах, собрано в кучу точно навозную, и названо «черным духовенством»! Экая озлобленность! И это в то время своего рода моровое поветрие сколько вреда наделало! И сколько наглой лжи в утверждениях и обобщениях! По автору, в Академии в монахи иначе не поступали, как завлекаемые начальством. Кто же меня завлекал? Да и слышно ли было в Академии что–либо подобное во всю мою бытность в Академии?!