Дневники Зевса
Шрифт:
— Слушаю соки, — поясняла она.
Запах скошенного сена всегда приводит Деметру в экстаз, ее пьянит даже сладковатый, приторный дух гниющих листьев. Я не раз видел, как она погружала свои большие светлые руки в черный перегной и разминала его, вдыхая испарения месива.
— Это жизнь для завтрашнего дня, — говорила она при этом.
Ей достаточно взять плод в свои ладони, чтобы от него пошли плоды более крупные.
Деметра сочла, что щиток рябины-арии слишком плотный и слишком частый. «Столько надежд, скученных на одном черешке, принесут хилые плоды», — рассудила она и произвела от рябины-арии черешню, еще кисловатую, но уже гораздо более мясистую, а затем — прекрасную
А тыквы! Деметра была страстно увлечена тыквами. Помню ее смех и радость в тот летний день, когда она шла к столу богов, неся свою первую круглую тыкву так, будто сорвала солнце. Ах, до чего же она хороша, внучка Урана! И до чего же ярко в ней проявились, как и в каждом из нас, черты демиурга-основателя! Посейдону досталось неуемное и буйное воображение; Аиду — терпение во время медленных преобразований... А мне — способность уравновешивать и согласовывать эти различные силы, быть их верховным объединителем и руководителем.
На первых порах моего царствования, когда я больше занимался переустройством, чем творчеством, и когда моей основной задачей было привести в порядок природу, именно Деметра стала моей главной соратницей, спутницей и работницей. Мы вместе трудились на божественных стройках. Террасы Тосканы и фруктовые сады Умбрии, уэрты Иберии, пальмовые рощи Ифрикии, зеленые долины Ливана — эти земли до сих пор хранят память о наших трудах.
Вот послушайте, хочу задержаться на одном счастливом моменте. Мы в то время гостили у нашего родственника, бога реки Сены. Равнины этого края своими обильными урожаями словно подтверждают, что мы там побывали. Позже местные жители воздвигли в мою честь колонну на острове Лютеция и посвятили мне храм, который возвышался неподалеку, на левобережном холме.
Храм и колонна исчезли в основаниях других базилик. Однако мое имя осталось в названии холма, где некогда возвышался храм: это «mont Jovis» — гора Юпитера. Позже оно превратилось в слово «монжуа» и долго служило боевым кличем, собирая храбрецов вокруг королей.
Итак, пока мы трудились в этих садах на Сене, я все удивлялся, что Деметра встает еще до рассвета.
— Смотрю, как распускаются цветы, — объяснила она. — Они ведь не все раскрываются в одно время, и я пропустила бы самые ранние, если бы не приходила засветло. Первым просыпается, еще в ночной темноте, повой — белый вьюнок. Затем в серых предрассветных сумерках разворачивает свои лепестки мак. За ним спешит голубоглазый лен, потом наступает черед звездчатки, очецвета и рыжеватых ноготков. И так цветок за цветком, до вечера. Не думай, что ночная красавица, мирабилис, идет последней. Когда все засыпают, под лунным светом раскрывается красный вьюнок, замыкая циферблат. Цветы этого края, братец, — настоящие часы.
Вам, сходным со мной мужчинам, небезызвестно, что существуют две разновидности сестер. Те, что похожи на Гестию, не вызывают совершенно никакого желания, и даже сама мысль соединиться с ними возмущает нас своим кощунством. Но есть и другие, любовь с которыми нам, наоборот, представляется чем-то самым естественным, самым успокоительным, самым необходимым, почти священным.
Ни одна любовница не может быть нам ближе, чем любовница-сестра. Никакая ложная стыдливость, то есть никакая боязнь, что тебя не примут таким, какой ты есть, не отделяет нас от нее, а ее от нас. Не нужно никакой борьбы, чтобы раскрыть ее или дать ей познать тебя; в ее объятиях обретаешь самого себя, соединяешься с самим собой. Сестра, обвивающая руками стан брата, ищет силу отца, которая их породила.
Ну же, сыны мои, будьте искренни! Кто из вас ни разу не грезил об этой чистоте, об этом возврате к мгновению своего собственного зачатия? Сколько мужчин постоянно чувствуют некоторую неудовлетворенность жизнью из-за того, что у них нет сестры, вернее, сестры, которую они могли бы желать? Не оскорбляйтесь и не бойтесь себе признаться.
Кровосмеситель — это сын, который соединяется со своей матерью, поскольку крадет место своего отца и вносит беспорядок в закон продолжения рода. Не забывайте кару, наложенную на Эдипа, с которым это несчастье случилось против его воли, пусть она всегда служит вам лучшим предостережением! Но братские союзы я отнюдь не осуждаю; вы сами сделали из них преступление. Лучше вспомните, что мои жрецы часто благословляли династии Филадельфов, и попытайтесь понять, почему такие большие роли были отведены в вашей истории Птолемеям, Клеопатре, Беренике...
Однако все это открылось мне лишь в тот день, когда Деметра тем же точно движением, каким обнимала деревья, обвила меня руками и приложила ухо к моей груди.
Для того, кто любит пышную красоту, Деметра, конечно, прекраснейшая из богинь. У нее гордые бедра, сильные ноги. Когда она идет, ямочки в углублении ее гибкого крестца словно смеются. Выпуклый живот мраморно гладок, щедрая грудь упруга, зубы блестят, глаза сияют голубизной. Ее щеки свежи, словно розы, а когда Деметра приподнимает обеими руками свои густые золотистые волосы, кажется, будто она несет над головой тяжелый сноп первой жатвы. По крайней мере, раньше, до своих несчастий, она была такой круглый год.
Но наши радости длились недолго. Деметра не только любовница, прежде всего она мать.
У нас родилась дочь. Деметра, чей ум не любит слишком мудрить, назвала ее Корой, что означает попросту «дева», «девушка». Однако Коре предстояло вскоре сменить имя и назваться Персефоной. Всем вам известно, что Персефона была похищена. Но как, почему? Если кто-то из вас и знал это, бьюсь об заклад, что уже забыл. Так что самое время правдиво поведать эту историю, увы, не самую счастливую из тех, что случились в мое царствование.
Глядя на выносившую ее мать, можно было подумать, что Кора станет самой крепкой и веселой из всех моих дочерей. Она же, напротив, выросла бледной богиней, лишенной пыла, желаний и жизнерадостности. Ребенком она не играла, не кричала, не смеялась и смотрела на все вокруг взглядом печального взрослого, внушавшим тревогу. Потом вытянулась, превратившись в томную отроковицу с полупрозрачными щеками и шелковыми волосами, медленно гуляющую среди цветочных полей. Казалось, что слишком пышная грудь — единственная черта, унаследованная от Деметры, — тяготит ее белые плечи.
Я попросил Афину заняться обучением дочери, но Кора проявила больше склонности к туманным мечтаниям, чем к учебе. Я приставил к ней многих нимф для свиты и развлечений, но она подружилась только с Кианеей, так как они были похожи. Коре нравилось на Сицилии, точнее, там ей не нравилось меньше, чем в других местах.
Как-то ночью мой брат Аид увидел ее спящей под кипарисом. Ах, девушки, порой испытывающие презрение к жизни, знайте, что ночные часы опасны, это время, когда Аид, поднявшись на землю из своих черных владений, выходит подышать свежим воздухом.