«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
Время от времени с улицы раздавался скрипучий, громкий призыв покупателя старых вещей. Это звучало примерно так: «Ааа!.. Стари вещь покупаем!» Затем шло монотонное перечисление: «Стари одеж, карават, стул, батинка, бурку, палто… Стари вещь покупаем!»
Изредка «старьевщика» зазывали в дом и сбывали за символическую плату все подлежащее выбросу.
На левом берегу Куры, напротив старого города было поселение молокан, которые содержали лошадей, фургоны, фаэтоны и занимались извозом. Этот район «Пески» располагался под авлабарской скалой и ежегодно весной в той или иной мере заливался талой водой Куры. К молоканам люди обращались
Еще у Грибоедова сказано, что на левом берегу находилась немецкая колония. За сто лет растущий город отодвинул ее на запад. При мне немцы проживали уже на расстоянии двух километров от своей кирхи. Их колония занимала площадь нынешнего стадиона «Динамо» в районе Дидубе. Немцы развозили по всему городу на ручных тележках чудесные молочные продукты и извещали о своем появлении не криком, а колокольчиком.
Другие разносчики с утра оглашали улицы просто певучими возгласами. «Яйц, яйц свежий, мацони — кислый малако, вариеби-циплят, угли-углей, еркопский керосин, нафти-керосин, бати-бути! на бутылки — бати-бути», — предлагал гнусавым голосом «бартерный» обмен торговец воздушных кукурузных зерен, которые теперь повсеместно обрели американское название «поп-корн».
Таким же способом предлагали свои услуги ремесленники: «Точи ножи-ножницы, мясорубки точи, кастрюли, самовары лудить, стекло вставляй».
Эти ежеутренние походы ремесленников и торговцев по дворам старого города продолжались вплоть до шестидесятых годов, а потом сошли на нет. Об этом старом тифлисском обычае — шумливой дворовой рекламе — написал Александр Межиров:
Вновь подъем Чавчавадзе сквозь крики: «Бади-бути!», «Мацони!» «Тута!». Снова воздух блаженный и дикий — Нам уже не подняться туда… (фото 49)Тифлисская детвора росла на улице среди шарманщиков, китайских бродячих фокусников. Были очень часты представления Петрушки, а поскольку шарманочные барабаны готовили одесские мастера, то в Тифлисе были популярны мелодии «7.40», «Шарлатан» и другие еврейские напевы. Любопытным девочкам предсказывали судьбу попугаи, за определенную плату вытаскивающие своими кривыми клювами плотно уложенные и написанные корявым почерком судьбоносные билетики.
Родители отправляли нас в близлежащие магазины за покупками, мы гуляли по улицам в поисках развлечений — в то время это было совершенно безопасно. Ареал наших детских передвижений не превышал километрового радиуса. Наиболее часто нами посещалась расположенная в двухстах метрах от дома в полуподвале мелочная лавка владельцев Кулиджанова, Питоева и Шахназарова, по этой причине она носила гордое название «Кульпишах». В этом заведении продавали всякую всячину — колбасу, конфеты, фрукты, москательные товары. Помощником продавца был мальчик Гигуш, который подметал пол, носил покупки на дом. Кроме того, по указанию одного из хозяев, время от времени «освежал» витрину с эклерами и конфетами принятым в этой лавке способом — облизывал шоколадную глазурь.
Здесь всем отпускали «на карандаш», то есть по записи в кредитную книгу, хотя при входе висело объявление «кредит портит отношения».
В полукилометре, на единственной в то время асфальтированной улице, образовавшейся от перекрытия Сололакского ручья, в магазине «У Корбоза» покупались всевозможные колбасы, ветчина, зельц, копченые языки, сальтисоны, корейка. Пишу и глотаю слюнки от вкуса и чесночного аромата простой чайной колбасы! Боже мой, куда запропастился рецепт той божественной еды? Я уже не говорю о запеченном в ржаном тесте тамбовском окороке, иных полукопченых и твердокопченых колбасах, сосисках, лопающихся от прикосновения зубов и заполняющих рот невыразимым блаженством. Здесь же продавались и «рольмопсы» — маринованные, скрученные в рулетики, бескостные, начиненные мелко нарезанным репчатым луком, селедочные полутушки.
Рядом с «Корбозом» была аптека, куда в последние два года болезни отца мы с братом бегали очень часто…
Напротив, «У Матэ», продавались молочные продукты. Ближе к Эриванской площади было еще два примечательных для нас заведения — кондитерская Саганелова, где мы лакомились горячими пончиками за 5 копеек, слизывая языком с губ вытекающий из них ароматный заварной крем, а следом — еще одна кондитерская, где продавались помимо тортов, рулетов и пирожных очень вкусные, лежащие на небольших пергаментных бумажках с завернутыми краями тянучки.
Спустившись по коротенькой Сололакской улице, мы оказывались у небольшой мощенной булыжником Эриванской площади. Здесь в ожидании клиентов, выстроенные в ряд, стояли фаэтоны. В середине площади у центральной остановки обычно ожидали пассажиров несколько трамваев. С севера площадь замыкалась огромным, по тем временам, зданием, бывшим Тамамшевским караван-сараем, построенным на месте некогда сгоревшего театра. Караван-сарай уже давно не служил своей прямой цели, то есть приему и размещению верблюдов и их погонщиков — помещения его занимали торговые конторы, магазины. В подвале был ресторан. В правом крыле был большой магазин Хаджи Рахманова, где солидные персы с крашенными в красновато-рыжий цвет бородами торговали восточными товарами. На полу стояли мешки с сахаром, с различными сортами риса, сушеным горохом, «ляблябо» — орехи с кишмишом. Сверху свисали вплетенные в мочальные, эластичные ремни дыни, но самое главное для нас, детей, были сладости — много сортов халвы и рахат-лукума, кишмиша, чернослива, фиников, сушеного инжира.
С восточной стороны площадь замыкала Пушкинская улица, где рядом с бывшим адельхановским обувным магазином был рыбный магазин Дзегвелова. На витрине висели большие золотистые осетровые балыки, на блюдах лежала нежнейшая розовая копченая лососина. В магазине сверху свисали просвечивающиеся на солнце копченые шамайки и рыбцы. А сколько было сортов икры! Зернистая, паюсная, мешочная, красная, и каждой по несколько сортов. И опять рот полнится слюной от воспоминаний аппетитного запаха всего этого изобилия.
В магазине «У Дзегвелова» традиционно покупалась свежая лососина для разговения, после посещения церкви на Пасху. Из нее варился янтарный от шафрана суп, с большим количеством шинкованного репчатого лука. Только после разговенья можно было объедаться украшавшей стол скоромной вкуснятиной.
По Эриванской площади сновали мальчишки с глиняными кувшинами, распевая: «Тунели вада, халодни вада, чисти вада!» Человек, утоливший жажду, видел приклеенную с наружной стороны дна стакана надпись «выпил вада — платить нада!», и маленький коммерсант обогащался на копейку.
Рядом с магазином Хаджи Рахманова сидели «муши» — курды-носильщики. Эта профессия вымерла, как, впрочем, многое из того, что окружало меня в детстве. Курды были небольшого роста, чернявые. Непременным атрибутом муши был «куртан», своего рода «коза» из набитой шерстью ковровой ткани. В лямки муша вдевал руки, и когда он наклонялся, на спине куртан образовывал плоскую, почти горизонтальную площадку. Перехлестнув груз ремнем, некоторые из мушей могли в одиночку поднять на третий этаж пианино.