«Дней минувших анекдоты...»
Шрифт:
Так же обыгрывались маски — арбитр объявлял: «Доселе непобедимый борец, великолепный техник французской борьбы — Красная маска». Зрителям было известно, что в случае поражения маска будет снята. Этот сюрприз, однако, приурочивался к концу чемпионата, но, чтобы круче завязать интригу, потерпевшая поражение маска затевала скандал, упрекая арбитра или своего противника в нарушении правил борьбы. Возникал спор. Маска начинала буйствовать, переворачивая стол с графином, за которым сидели три нейтральных судьи из числа «зрителей» (своеобразное апелляционное жюри), и требовала реванша. Жюри после совещания признавало доводы маски справедливыми, и тогда в день реванша публика валила валом.
Обычно для поддержания
Чтобы кто-нибудь из зрителей не попытался нарушить неторопливый ход рассчитанной на два-три месяца программы, вызвав, например, немолодого и грузного Лешего на поединок, в ансамбле чемпионата было специальное амплуа борца, который работал «под Яшку». Это был Кожемяка, сильный и грубый костолом, он проигрывал всем борцам, выполняя при этом роль «вышибалы». Претенденту из зрителей предлагали померяться силами сначала с самым «слабым», после чего смельчак был рад унести ноги.
После представления арбитр объявлял: «Всем борцам, принимавшим участие в параде, мое большое спасибо. Парад ретур. Маэстро — марш!» Борцы поворачивались направо и уходили. Вызывалась самая слабая пара. Знаменитые борцы встречались в последнем поединке.
Под звуки вальса они демонстрировали время от времени такие приемы, которые невозможно выполнить без взаимного согласования, а иной раз даже без помощи партнера. Но это я узнал позже… А тогда… Какой восторг вызывал в цирке выполненный каскад из трех взаимных «тур де тетов» — бросков через спину захватом головы.
Через десять лет, в 1938 году в Москве в Зеленом театре парка имени Горького был впервые проведен абсолютный чемпионат СССР по французской борьбе с приглашением профессионалов. Чемпионом стал мой приятель Костя Коберидзе, имевший вес всего 90 килограммов, второе место занял Иван Михайличенко при весе 82 килограмма и лишь на третьем оказался лучший цирковой борец, заслуженный артист, орденоносец с прекрасными физическими данными и весом более 110 килограммов Иван Куксенко (Ян Цыган). Так бесславно закончила свое существование цирковая борьба.
Достойно удивления, что подобная показуха под названием «кэтч», спустя почти век, пользуется сейчас огромным успехом в Соединенных Штатах и в Японии.
Почему Александр Яковлевич водил нас в цирк? Ведь он-то знал подоплеку этого зрелища. Вероятнее всего, приобщение к борьбе имело воспитательную цель: и Александр Яковлевич достиг самого положительного результата. Все мы стали заниматься в секциях, а для меня спортивная борьба стала пожизненной профессией (фото 51).
Однажды Александр Яковлевич взял меня с собой в Кахетию, где он регулярно покупал у крестьян вино для своего обширного бизнеса. Утром натощак происходила дегустация. Крестьянин-винодел вел нас в марани (погреб, где в закопанных в землю огромных кувшинах — квеври, хранятся вина). Чтобы в кувшины не проникал воздух, они прикрываются круглыми каменными или глиняными крышками и вмуровываются в глину. Хозяин открывал квеври и сделанной из маленькой тыквы кружкой на палке отводил плесень и черпал вино. Оно наливалось в небольшой стаканчик. Александр Яковлевич накрывал его ладонью, несколько раз встряхивал и нюхал, как бы что-то вспоминая, оценивал аромат. Затем ополаскивал вином рот, выплескивал его и, сосредоточенно пожевывая оставшуюся пустоту, как бы прислушивался к чему-то. Если вино ему нравилось, он оставлял хозяину задаток. Квеври снова замуровывалось. В глину Александр Яковлевич вдавливал свою печать таким образом, чтобы квеври нельзя было бы открыть, не нарушив ее. Затем мы ехали к следующему виноделу.
И тут на пути из Телави в Напареули на нас внезапно напали разбойники с измазанными сажей лицами. Угрожая ружьем, один из них велел отчиму сойти с дрожек и потребовал денег. Видимо, предвидя такое развитие событий, Александр Яковлевич заранее прятал основную сумму под настил, а те, что остались в кармане, он отдал напавшим. Тогда один из разбойников велел ему разуться — хотя на ногах Александра Яковлевича были белые парусиновые туфли. Такое требование оскорбило моего отчима, он попытался апеллировать к разбойничьему кодексу, но разбойнику было не до этикета, видимо, у него совсем прохудилась обувь… Когда мы возвратились в Телави, этих грабителей поймали. Возница назвал следователю в числе пострадавших Александра Яковлевича, но мой отчим не стал давать показания и сказал: «Вот если бы я его встретил, я бы ему показал за то, что он меня заставил разуться. А обличать разбойника в суде недостойно мужчины».
Летом 1928 года мы вместе с моим сводным братом Бичико провели в Махинджаури, где у немца по фамилии Решет был снят весь верхний этаж дачного домика с правом пользования фруктами из его сада, овощами с огорода, а также дрожками с мулом для поездок в Батуми. Из происшествий этого лета мне запомнились следующие истории: мы, как все в первый раз попавшие на море, обгорели, и мама нас смазывала мацони (простоквашей); я чуть не утонул у берега, попав после пологого спуска на резко опустившееся дно. Спас меня отчим. По крику брата: «Ваня тонет!», он бросился в воду и вытащил меня. Наконец, мы научились плавать. На берегу валялась масса пробок. Мы собрали их, завязали в куски ткани и, подвязав этим плавсредством грудь, стали смело заплывать довольно далеко. Однажды я заметил, что вокруг меня плавают пробки, оказалось, что мой «спасательный круг» прохудился, я этого не заметил, так как уже умел держаться на воде самостоятельно.
К осени того года начало таять наше оставшееся состояние. Сначала мать продала квартиру, и мы переселились в две изолированные комнаты без удобств. Потом к нам зачастил комиссионер Ханпира, и все, что еще осталось от «былого величия» (а оставалось, с сегодняшней точки зрения, немало добра), постепенно перешло к нему. Это было столовое серебро, золотые карманные часы, мамины украшения. Под конец уже продавались оставшиеся книги. Они клались на диван корешками вверх. Полный диван принимался за единицу меры.
Причиной распродажи явился новый лозунг советской власти: «Когда свинья подросла — ее следует заколоть», который знаменовал собой окончание нэпа. Практически это делалось так: рестораны облагались налогами, после выплаты которых назначался дополнительный налог, и так повторялось до тех пор, пока платить было нечем. Тогда нэпмана сажали в тюрьму. В результате все, что можно было превратить в деньги, моя мать распродала, но Александр Яковлевич все равно разделил общую судьбу нэпманов — его арестовали.
Чтобы продолжить рассказ, нужно вернуться несколько назад. В комнате у Александра Яковлевича, в которую, в конце концов, вселились все мы, висела большая красочная репродукция поясного портрета Сталина, опирающегося рукой о стол. По разговорам в семье я догадывался, что между Александром Яковлевичем и одним из главных в то время вождей существует какая-то связь. Об этом же говорили и другие факты.
В те годы в нашей семье была еженедельная традиция закупки съестных припасов. Александр Яковлевич очень любил этим заниматься. Приветствуемый торговцами, он шел по базару, приценивался, торговался, спрашивал оптовые цены. Снедь он покупал самого лучшего качества и всегда в два веса — в две плетеные корзины. Большая часть попадала в одну из корзин для нашего дома, меньшая — в другую корзину, которая предназначалась Кэке — матери Сталина. Эти корзины со снедью, следом за Сашей, по базару несли мы, братья.