Дни боевые
Шрифт:
– На язык-то ты остер, посмотрим, каким окажешься на деле, -говорит Москвин, искоса посматривая на инженера.
– Южный Буг, брат, не какой-нибудь Тилингул или Мертвовод, с ним шутки плохи.
– А я и не собираюсь шутить. Позади Днепр, Ингулец, Ингул. Какие же это шутки? Останется позади и Южный Буг. Вот увидишь!
– парирует Ильченко.
– Поможет бог войны, и все будет в полном порядке, - кивает он головой на Муфеля.
– На бога надейся, а сам не плошай, - говорит Муфель.
– У бога войны не так-то уж густо. Сам знаешь!
– Я и не
– Ильченко лукаво посматривает на меня. Он намекает на большую подготовительную работу саперов.
Действительно, пока шли бои за Вознесенск, приданные корпусу два инженерно-саперных батальона и все дивизионные саперы вели заготовку подручных переправочных средств. Использовав брошенные противником металлические бочки из-под горючего, саперы к началу форсирования изготовили около сорока плотов-паромов различной грузоподъемности (от 1,5 до 7 тонн). Конечно, это не то, что паромы на понтонах, но и на них можно переправлять от отделения пехоты до орудийного расчета вместе с орудием и тягачом. Правда, паромы на бочках не очень устойчивы, но мы мирились с этим. Лучшего у нас до сих пор ничего не было. Из табельного переправочного имущества на все четыре дивизии корпус имел всего шесть надувных лодок.
Кроме плотов-паромов, в корпусе имелось еще около двух десятков рыбачьих лодок, которые мы возили все время за войсками в дивизионных и полковых тылах. Пригодятся!
Во время рекогносцировки были окончательно утверждены места десантных и паромных переправ дивизий, выбрано место для корпусной переправы и для строительства деревянного моста, спланировано огневое обеспечение форсирования. Наличные переправочные средства распределили между дивизиями.
Основное внимание я сосредоточил на правом фланге корпуса, и 10-15 километрах северо-западное Вознесенска. Здесь, на 6-километровом участке от Акмечети до Бугских хуторов, реку должны были форсировать три дивизии.
На левом фланге, западнее Вознесенска, оставалась гвардейская дивизия Чиркова. Растянувшись вдоль восточного берега на 8 километров, она своим центром занимала Бугское Село. С развитием форсирования на правом фланге я поднял дивизию севернее, в Бугские Хутора, где она переправилась через Южный Буг вслед за другими дивизиями и перешла во второй эшелон корпуса. Несколько позже командарм совсем вывел ее из состава корпуса в свой армейский резерв.
Форсирование Южного Буга началось в ночь на 26 марта.
Вечером, проверяя готовность дивизий, я вместе со своими помощниками прибыл па НП к Чурмаеву.
Вид у Чурмасва был усталый, генерал кашлял, чихал.
– Ты что, простудился, Георгий Иванович?
– спросил я у него.
– Да, гриппую.
– Придется лечь в постель.
– Что вы?
– удивленно посмотрел он на меня.
– Разве можно в такое время?
– Ничего не поделаешь. Болезнь не считается ни со временем, ни с положением.
– Если позволите, то после форсирования. Сейчас никак не могу.
Состояние здоровья Чурмаева меня беспокоило. Он мог свалиться и выйти из строя в любую минуту.
Чурмаев был ветераном дивизии, прошел вместе с ней всю войну. Сначала он командовал полком, затем стал заместителем командира дивизии и, наконец, ее командиром. Он сжился с дивизией и не мыслил себя без нее.
И вот стоило комдиву заболеть, как это сразу же почувствовалось и в штабе, и в частях.
Начальник штаба дивизии был нерасторопен и малоопытен, а командиры частей, не имея указаний сверху, не торопились, считали, что время еще ждет.
Я вместе с командующим артиллерией и инженером остался у Чурмаева на всю ночь, чтобы помочь ему.
С наступлением темноты на берегу закипела работа: саперы спешно подносили переправочные средства, вязали плоты, спускали на воду лодки. Вытягивалась и занимала огневые позиции артиллерия, подводилась и рассчитывалась на рейсы пехота.
Связь с другими дивизиями работала безотказно. Контроль за их подготовкой я поручил Щекотскому и Москвину.
Правый берег мы предполагали захватить внезапно без применения огня. Первым рейсом на плавучих средствах (лодках и плотах) переправлялись передовые отряды дивизии в составе усиленного стрелкового батальона. Они должны были бесшумно погрузиться, преодолеть под покровом ночи реку и также бесшумно высадиться. Закрепившись на том берегу, они в случае не обходимости могли вызвать для окаймления захваченных плацдармов и отражения контратак артиллерийский и минометный огонь.
Так мы планировали, но в действительности все получилось иначе.
На середине реки передовые отряды были обнаружены противником. Попав под шквал организованного огня, все они (кроме чурмаевского) повернули обратно, и, понеся значительные потери в людях и переправочных средствах, отнесенные течением в сторону на 400- 500 метров, прибились к своему берегу.
О новом рейсе в эту ночь мы уже и не думали. Надо было привести в порядок изрешеченные пробоинами плоты и лодки, подтянуть их на прежние места и дополнить из резерва. Заново требовалось готовить и людей,
От продолжения форсирования дивизией Чиркова Я отказался. На его участке слишком большим оказался снос по течению.
Передовой отряд чурмаевской дивизии, несмотря на огонь противника, достиг западного берега и закрепился на нем. Под прикрытием артиллерийского и минометного огня за ночь было сделано еще несколько рейсов. К утру на противоположном берегу, в двух километрах южнее Акмечети, у Чурмаева оказалась пехота двух полков. Продвинувшись на 200-300 метров, она закопалась в землю и стала отражать контратаки противника.
В следующую ночь форсирование продолжалось. Но мы изменили методы форсирования. Одновременно со спуском на воду переправочных средств и отчаливанием первого рейса подавлялась и оборона противника. Огонь по противоположному берегу вели из всех огневых средств, даже из пулеметов и автоматов переправляющихся подразделений.
Новый метод в условиях потери внезапности вполне себя оправдал. На огонь противника мы отвечали своим огнем, массируя его на узких участках и создавая превосходство.