Дни и ночи
Шрифт:
У Рикардо было время рассмотреть нового знакомого: очень высокий, худощавый, без усов и бороды. Его долговязая фигура как бы парила между полом и потолком. Черные глаза с удивительно длинными ресницами больше подошли бы женщине, тем более что временами они излучали некую томность. Волосы были иссиня-черные как вороново крыло. Рот с полными губами. Движения отличались элегантностью, но без манерности. Сколько же ему лет? Тридцать? Сорок? Рикардо не решился бы дать точный ответ. «Мужчина, женщина и гермафродит были единым существом». Слова Платона как нельзя лучше подходили к этому человеку.
— Вот ваша вода.
Рикардо поблагодарил, смущенно подумав, как бы хозяин не прочел его мысли.
— Итак, месье Вакаресса, что привело вас на Тиру?
— Зовите меня Рикардо. Оставим условности. Вы не против?
— Нет, мне тоже этого хотелось. — Он напомнил: — Я — Александр.
Любопытно, что во время беседы ни один из них так и не назвал другого по имени.
— Я ищу одного человека, — начал Вакаресса. — Женщину. Не исключено, что она могла быть здесь, на Тире, либо на Крите.
Влазаки нахмурился:
— На Тире? Такое невозможно.
— Почему?
— Остров невелик. Всего-то восемьдесят квадратных километров. Все жители — наперечет. Не думаете же вы, что иностранцы остаются незамеченными, тем более женщины. Мы здесь живем как под колпаком. Любимое времяпрепровождение островитян — сидеть у окна. Сплошные пересуды, сплетни, перемывание косточек… И если какая-нибудь иностранка… — Он остановился и уточнил: — Ведь речь идет об иностранке, не так ли?
— Говоря по правде… Я не совсем уверен. Она могла бы быть и гречанкой.
Хозяин непонимающе взглянул на него. Рикардо улыбнулся:
— Да, ответ неопределенный, лучше не скажешь. Но увы, другого у меня нет.
— Насколько я понял, вы ищете кого-то, с кем не знакомы?
— И да и нет. Знаю, знаю, все это звучит довольно невразумительно. Но к сожалению, больше я вам открыть ничего не могу. Не сердитесь.
— Упаси Боже, месье. Я просто пытаюсь помочь вам. Повисла пауза.
— Эта… подруга, вы можете ее описать?
— Черные волосы, короткий нос, родинка на левом крыле носа и миндалевидные глаза.
— Возраст?
— Между тридцатью и сорока. Мужчина, насторожившись, потупился.
— Что вам сказать? Поспрашиваем людей, может, повезет…
— А еще мне негде здесь жить. Меня устроит любой угол.
— Если вы не слишком требовательны, можете остаться в моем доме. У меня есть небольшая комнатка для друзей. Кровать не очень удобная, но…
— Ваше предложение заманчиво. Но мне не хотелось бы мешать вам. Нет, правда. Комнатушка в деревне…
Александр прервал его движением руки:
— Прошу вас. Ваше присутствие скрасит мое одиночество — мы будем говорить по-французски. Надеюсь, я делаю не много ошибок? Давненько не практиковался в этом языке.
— Говорите вы восхитительно. Гораздо лучше меня. Где вы изучали французский?
— В Афинах. Но я жил два года и в Париже. Мне тогда было года двадцать три. Не больше. Сейчас мне сорок два. — В его глазах загорелся огонек. — Изящные искусства… Незабываемое время… Увы, с войной все это кончилось… — Он указал на стены: — Мне трудно было бы скрыть. Я всегда был влюблен в искусство, особенно в живопись.
Рикардо кивнул на одну из картин:
— Ваша работа?
— Работа — слишком сильно сказано. Наброски, или скетчи, так было бы вернее.
На картине был изображен вид Тиры с вершины утеса. Рикардо совсем не разбирался в живописи, но здесь чувствовался блестящий талант художника. Более всего поражала сила, исходящая от полотна. Тона были наложены яростными мазками, равновесие между светлыми и темными было сознательно нарушено, тем самым подчеркивая экспрессию разыгравшейся стихии — величественного моря.
— Чудесно, — похвалил Рикардо.
— О, вы слишком любезны. Но я не тот художник, какого ждут Киклады. Ни один цвет, ни одна палитра не в силах точно передать наши пейзажи, небесные метаморфозы, совершающиеся в течение дня. Как воссоздать блеск воздуха и воды, меловую белизну домиков, смешение белого цвета с серым в схлынувшей морской воде, одиночество черной скалы, ждущей неизвестно чего? Как передать жаркую сухость нашей земли? Сверхчеловеческая задача.
Мужчина, говоривший это, уже не был тем робким человеком, который встретил Рикардо. Голос его вибрировал, глаза сверкали огнем. Перед Вакарессой был артист, художник, которого переполняли эмоции, его внутренняя жизнь кипела, и он, несомненно, приспособился к этому лучше, чем к превратностям жизни внешней.
Влазаки внезапно осознал, что чересчур разгорячился, и это показалось ему неприличным. Голос его стал тише:
— Я вам, наверное, надоел со своей экзальтацией? Разговор об искусстве — всегда капкан.
Рикардо не посчитал нужным ободрять его. Человек с такой тонкой душой не может не почувствовать искренность похвалы.
День кончился. Поднявшийся свежий ветерок доносил в комнату шепот моря.
— Чуете разницу между ночью и днем? — спросил Влазаки, сдерживая дрожь. — Он закрыл створки застекленной двери. — Надо бы установить камин. Зимы здесь часто бывают довольно холодными.
Он поправил фитиль в старой керосиновой лампе из желтой меди.
— И давно вы тут живете? — поинтересовался Вакаресса.
— Скоро шесть лет. Время летит незаметно. Я еще помню, как сошел на пристань, шатаясь от усталости и жары, как и вы, наверное, сегодня… — Внезапно он предложил: — Пойдемте, я покажу вашу комнату. А потом мы поужинаем в таверне. Вы мой гость. Отодвинув портьеру, он прошел в коридорчик.
— У вас будет и душ, — сообщил он, указав на закрытую дверь в середине коридора. — Пользоваться им придется экономно. Вода-то дождевая. А дожди здесь редкость.