Дни, как сегодня
Шрифт:
— Да, — Сиван улыбнулась мне извиняющейся улыбкой и встала, — тут действительно тесно.
Она пошла и села сзади вместе с Гильадом. Гильад был лучшим другом Шарона, они вместе играли в школьной сборной по баскетболу. Я смотрел на сцену и взволнованно дышал, моя ладонь все еще была влажной.
Несколько девятиклассников поднялись на сцену, и церемония началась. После того, как все ученики продекламировали свои отрывки, на сцену вышел один довольно пожилой человек в бордовом свитере и рассказал об Освенциме. Это был отец кого-то из учеников. Он говорил недолго, приблизительно четверть часа. После этого мы разошлись по классам.
Когда мы вышли из школы, я увидел нашего служителя
— Эй, Шолем, что случилось? — спросил я.
— Этот человек в зале, — проговорил Шолем, — я его знаю, я тоже был в зондеркоманде.
— Ты был в коммандос? Когда? — Я не мог представить нашего маленького худого Шолема ни в каком подразделении коммандос, но — кто знает, все может быть. Шолем вытер глаза ладонью и встал.
— Неважно, — сказал он мне, — иди, иди в класс. Это действительно неважно.
После обеда я пошел в торговый центр. В фалафельной я встретил Авива и Цури. «Слыхал, — проговорил Цури ртом, набитым фалафелем, — Шарон прошел сегодня собеседование, после призыва у него еще будут полевые испытания, и он — в коммандос. Ты представляешь, что такое быть в морских коммандос? Туда отбирают одного из тысячи…»
Авив вдруг выругался — его лепешка прорвалась снизу, и вся тхина и сок от салата потекли ему на руки.
«… Мы сейчас встретили его на школьном дворе. Он и Гильад оттягиваются там — пиво и все такое». Цури то ли смеялся, то ли подавился, и кусочки питы и помидоров вылетали у него изо рта: «Ты бы видел, что они вытворяли на велосипеде Шолема, ну прямо как дети. Шарон был страшно доволен, что прошел собеседование. Мой брат сказал, что как раз на личном собеседовании большинство и проваливается».
Я пошел на школьный двор, но там никого не было. Велосипед Шолема, который обычно был прикреплен цепочкой к перилам возле медпункта, исчез. На ступеньках валялись замок и разорванная цепочка.
На следующий день утром, когда я пришел в школу, велосипеда еще не было на месте. Дождавшись, пока все разойдутся по классам, я пошел рассказать директору. Он сказал, что я поступил правильно, и что никто не узнает о нашей беседе, а секретаршу директор попросил записать мне замечание, будто бы опоздавшему. В тот день ничего не случилось и на следующий тоже, но в четверг директор вошел в наш класс с полицейским в форме и попросил Шарона и Гильада пойти с ними.
Им ничего не сделали, только предупредили. Велосипед вернуть они не смогли, потому что просто бросили его где-то. Но отец Шарона специально пришел в школу и прикатил новехонький спортивный велосипед для Шолема. Тот сначала не хотел брать его — «Самое полезное для здоровья — ходить пешком», говорил он отцу Шарона. Но тот настаивал, и Шолем в конце концов взял велосипед. Смешно было видеть Шолема на спортивном велосипеде, но я знал, что директор прав — я действительно поступил верно. Никто не догадывался, что это я рассказал, так, по крайней мере, я думал тогда.
Следующие два дня прошли как обычно, но в понедельник, когда я пришел в школу, во дворе меня ждала Сиван.
— Слушай, Эли, — сказала она мне, — Шарон узнал, что это ты настучал про велосипед. Ты должен слинять отсюда, пока он и Гильад не поймали тебя.
Я постарался скрыть страх, не хотел, чтобы Сиван увидела, что я боюсь. «Быстро, сматывайся», — сказала она, и я пошел. «Нет, не туда, — потянула она меня за руку. Ее прикосновение было прохладным и приятным. — Они войдут через ворота, поэтому тебе лучше вылезти через дыру в заборе, которая за сараями».
Я обрадовался, что Сиван так тревожится обо мне, даже больше, чем испугался.
За сараями меня ждал Шарон…
— Даже и не думай об этом, у тебя нет шансов, — сказал он. Я
— Почему ты заложил нас, ты, дерьмо? — Гильад с силой толкнул меня, и я врезался в Шарона, который отпихнул меня обратно.
— Я тебе скажу, почему он заложил нас, — сказал Шарон. — Потому что наш Эли — грязный завистник. Он смотрит на меня и видит, что я — лучший, чем он, ученик, лучший, чем он, спортсмен, моя девушка — самая красивая в школе, и это при том, что он все еще несчастный девственник. Все это и гложет его изнутри.
Он снял свою кожаную куртку и передал ее Гильаду.
— Ну что ж, Эли, тебе удалось подставить меня, — продолжал Шарон, расстегивая ремешок водонепроницаемых часов и убирая их в карман. — Отец думает, что я вор, на меня едва не завели дело в полиции. Диплом лучшего ученика я уже не получу. Теперь ты доволен?
Я хотел сказать ему, что это не потому, что это из-за Шолема, что он тоже был в подразделении коммандос, что в день Катастрофы он плакал, как ребенок. Но вместо этого я произнес: «Это совсем не то… Вам не нужно было воровать у него велосипед, зря вы это сделали. Вы бесчестные». Когда я говорил, у меня дрожал голос.
— Ты слышишь, Гильад, этот стукач и нытик будет учить нас, что такое честь. Честь — это не доносить на товарищей, ты, дерьмо, — сказал Шарон и сжал кулаки. — Я и Гильад сейчас хорошенько поучим тебя, что такое честь.
Я хотел двинуться, убежать, поднять руки, чтобы защитить лицо, но меня сковал страх. Вдруг отовсюду зазвучала сирена — я совсем забыл, что сегодня День Памяти. [3] Шарон и Гильад оба вытянулись и замерли… Я смотрел на них, стоящих словно манекены в витрине, и весь мой страх сразу пропал. Гильад, напряженный, стоявший с закрытыми глазами и сжимавший в руке куртку Шарона, показался мне большой куклой. А Шарон с своим зверским взглядом и сжатыми кулаками выглядел, как маленький ребенок, который пытается принять какую-то позу, увиденную им когда-то в боевике. Я потихоньку направился к пролому в стене и медленно вылез через него. За спиной я услышал, как Шарон процедил: «Мы тебя еще встретим», однако он не сдвинулся с места и на миллиметр.
3
День Памяти (Йом а-зикарон) — день поминовения павших солдат Армии обороны Израиля. В этот день в 12 часов дня во всех городах и населенных пунктах страны звучит сирена, на несколько минут жизнь замирает.
Я шел домой, обходя на улице людей, застывших, словно восковые фигуры, и сирена защищала меня своим невидимым щитом.
Кохи
Болтать он начинал без всякого повода, но, если уж начинал, то остановить его было просто невозможно…
Автоматные очереди за стенами бункера раздавались непрерывно, и я начал думать, что боевики стремятся добить нас не в силу каких-то туманных политических целей, а просто из-за неодолимого желания заставить Кохи заткнуться. Кохи рассказывал нам, что сирийцы обучают террористов стрелять по антеннам переносных радиостанций наших связистов, поскольку возле них всегда находятся офицеры. Он клялся жизнью своего деда (который умер в Гданьске в сорок втором году), что некогда существовал вид зайцев с хвостами в форме антенн. Однако безответственная манера различных террористических групп проводить свои вооруженные акции привела к почти полному их истреблению. «Я читал об этом в детской энциклопедии», — поспешил добавить Кохи, дабы устранить у нас всякое сомнение.