Дни нашей жизни
Шрифт:
Любимов уже поддакивал:
— Да, да, непродуманно сделали!
Видно было, что он сам любуется своей объективностью, при всех соглашаясь с критикой.
— Может создаться впечатление, что какая-то часть коммунистов яростно нападает на товарища Любимова, — продолжал Воробьев. — Так вот для ясности: нападаем мы на вас, Георгий Семенович, не для того, чтобы угробить, а для того, чтобы выправить. Как инженера мы вас уважаем. А линия у вас шаткая, и вы это должны понять, если хотите не растерять наше доверие.
Фетисов потянулся к Диденко и Клементьеву, довольно громко сказал:
— Вот кого нужно
Диденко подтвердил:
— Обязательно!
Ефим Кузьмич промолчал, будто и не слышал.
Николай Пакулин, колеблясь, то поднимал, то опускал руку. Диденко заметил его колебания, подсказал председателю, и Николаю дали слово.
Надо было подняться на трибуну, но было неловко выходить с теми несколькими мыслями, ради которых он решился заговорить, и Николай остановился у стола президиума.
— Турбины мы дадим! — быстро сказал он. — Только здесь правильно говорили: давайте решайте, товарищи руководители, точные сроки! И скажите каждому рабочему: вторую турбину к первому июля, третью — к пятнадцатому августа и так далее… А то какая же это работа, если не знаешь точно ни сроков, ни графика!
Он с возмущением обернулся к Бабинкову:
— Вот ваше ПДБ спустило нам план. План старый, из расчета — четвертую турбину к концу декабря. А я сам должен крутиться и пересчитывать задания из расчета четыре турбины к октябрю. Разве это дело?
Раскатов заинтересовался:
— Значит, надо спланировать всю работу цеха с учетом обязательств?
— А как же! — откликнулся Николай. — И не только по цеху, а и по заводу. Мы сейчас жмем через комсомольские посты, да только мало этого! Как я могу дать программу, если мне заготовки подают по старому плану? Или взять инструмент, резцы. Ведь безобразное дело!
Он смолк, не решаясь высказать то, что просилось на язык. Но тут же упрекнул себя в трусости и решительно продолжал:
— Мы знаем, что тут присутствует товарищ из инструментального цеха. Говорят, они очень хорошо работают, передовая партийная организация. А мне кажется так: если бы они очень хорошо работали, мы бы это почувствовали. Тогда бы инструмент поступал бесперебойно!
И Николай пошел на место, смущенный и тем, что коротко, нескладно выступил, и тем, что ему дружно хлопали.
Фетисов громко сказал:
— Подкусил нас товарищ Пакулин! Крепко подкусил! Сегодня же передам инструментальщикам: это дело надо исправить!
Диденко хмурился: замечание Пакулина было верное, но пришлось некстати. Собрание гудело, на Фетисова поглядывали с усмешкой: мол, какой ты есть, мы не знаем, а по работе твоего цеха, как видишь, ничего хорошего сказать пока не можем!
Григорий Петрович, недовольно пожевывая губами, просматривал ворох записок. С той минуты, как он появился на собрании, в президиум одна за другой полетели записки, адресованные директору. В них упорно повторялись вопросы, связанные с досрочным выпуском турбин, и чаще других вопрос о введении единого планирования по обязательствам. Было и такое требование: «Григорий Петрович, ждем вашего слова по выступлениями Полозова и Воробьева, вам нужно высказаться».
Григорий Петрович задумчиво вгляделся в ряды знакомых лиц. Цвет турбинного цеха, лучшие люди самого решающего участка производства сидели перед ним возбужденные, требовательные, внимательные ко всякой свежей
Он сам себя остановил: мелочные мысли! И тут же понял, что нужно сказать сегодня коммунистам турбинного цеха, и сразу попросил слова.
— На чем сегодня проверяется боеспособность партийной организации цеха? — спросил он и сам же ответил: — На выполнении краснознаменного заказа! Значит, этой задаче должна быть подчинена вся работа цеховой партийной организации. Вся, целиком!
Николай Пакулин впервые слушал речь директора и впервые находился с ним на одном собрании, где оба были равны, как два члена одной великой организации.
Это равенство Николай живо почувствовал с первой минуты, когда директор пришел на собрание, простой, непринужденный, доступный, совсем другой человек, чем тот, каким он казался Николаю во время обходов цеха. Там он был начальник, чей приказ — закон. Здесь его могли свободно критиковать, поправлять, здесь он как бы отчитывался в своих действиях и намерениях. Но именно потому, что никакие официальные преграды сейчас не существовали, Николай с особой остротой понял, насколько выше и сильнее его Григорий Петрович Немиров — не властью, а кругозором, политическим опытом и пониманием, что и как делать. По напряженнейшему вниманию присутствующих Николай чувствовал, что таким воспринимают Немирова все коммунисты.
Григорий Петрович не задерживался на частных вопросах, но показал, как частные усилия, сбереженные минуты и часы, килограммы металла и киловатт-часы электроэнергии складываются в масштабе цеха и завода в месяцы трудового времени, в сотни тонн металла, в тысячи киловатт-часов, в миллионы рублей экономии. Он согласился с Катей Смолкиной: да, нынешние трудности цеха не от бедности, а от богатства, это пережитки минувшего этапа... И тут же раскрыл самую сущность нового этапа развития:
— Новые заводы, строящиеся в нашей стране, — взять хотя бы те, что заканчиваются в Краснознаменном районе, — это заводы крупносерийной продукции. Таков размах, такова потребность страны. Наш завод по типу всегда был заводом уникальных машин. А турбины нужны теперь десятками, и турбины небывало мощные, высокого и сверхвысокого давления. Мы должны на ходу перейти к их серийному выпуску. А серийный выпуск требует строгой ритмичности, железного графика и полной механизации всех операций. К этому мы идем, над этим сейчас работаем. Трудно? Да, трудно. Болезнь роста, как и всякая болезнь, вызывает лихорадку. Но мы должны преодолеть ее и, конечно, преодолеем!