Дни Солнца
Шрифт:
Диана зажмурилась, закатила глаза так, словно хотела увидеть собственный мозг.
– Ну, хватит, – сказал Хирург.
Она открыла глаза.
– Ну уж нет. Извините! И имейте в виду: я знаю, что вы не тот, за кого себя выдаете!
Хирург удивленно, как на собаку, заговорившую человеческим голосом, посмотрел на нее.
– А за кого я себя выдаю?
– Уходите, – спохватилась она.
Он махнул рукой и молча вышел из беседки. Диана поглядела по сторонам, как бы говоря кому-то про себя: довольно. Однако ничего не изменилось. Испачканная по уши в грязи, отчего напоминала сама себе статую, она сидела в детской беседке, а недалеко, за сетчатым забором, начиналась улица – слава богу, еще было рано, и прохожих пока не видать. Встав, она кое-как отряхнулась
Аптечка была в здравпункте, который, конечно, оказался заперт. Больной ногой Диана уже не ступала и на пятку, до того кровила рана. Опираясь на стену, она поскакала в душевые, где был свой аптечный шкаф. Душевые находились в цоколе, полукругом туда вела короткая лестница, на которой она перевела дух и сдернула с себя одежду. Шкаф тоже был заперт, но ключ, по счастью, лежал на своем месте, на крышке с краю. Взяв бинт с зеленкой, Диана ввалилась в кабинку. Осколок так и торчал в ране, весь в кровавых прожилках, сахаристый, как кость. Она пустила воду, подставила ногу под струю и попыталась представить, как будет вытаскивать эту мерзость. Ничего подобного ей еще не приходилось с собой делать, и чем дальше, тем больше она понимала, что не способна на это, да и как возможно такое, если ты не мясник, не хирург. Собираясь с духом, она проминала ногтем пробку пузырька с зеленкой и тут услыхала, как что-то стукнулось об пол. Она успела увидеть разлетающиеся в воде розовые облачка и сам осколок – мутный клык с приставшим кровяным сгустком. В следующую секунду поток подхватил и унес его в решетку. Диана подвернула ступню кверху, намереваясь посмотреть порез, после чего склянка полетела из ее рук, она почувствовала, как сердце останавливается, как бы всплывает к горлу. На подушке, у окровавленного еще мизинца, не было ни малейшей раны, даже шрамика, только капли воды стекали по коже, сочные, как в рекламе мыла.
Вытереться было нечем, и, все еще похрамывая, ежась в мокром, кое-как постиранном платье, она пошла в оранжерею на втором этаже и грелась на солнце у стеклянной стены. Зимний сад выходил на главный фасад, а ей казалось, это другая планета. Понемногу она успокаивалась, приходила в себя. Проехавший под окнами черный автомобиль не встревожил ее, не заставил думать даже о том, что ее могут заметить, – напротив, неторопливый ход его был движением в той части ее сознания, которая выделяла этот островок солнечной суши в недосягаемое ни для кого владение. На время она словно почувствовала на себе взгляд. Смотрели ниоткуда и отовсюду одновременно, она бы сказала, что смотрели и изнутри нее. Но приглядывались не к ней, приглядывались – всерьез, оценивающе – к ее новым владениям. Диана замерла. Как будто парализованная близким дыханием убийцы, беспомощная и покорная жертва, она пережидала этот страшный взгляд. И оценка его так и осталась неизвестной. Вдруг – развиднелось, отлегло, какой-то лист качнулся торжественно, и это всего лишь сказывалась весна, головокружение.
В комнате кастелянши она раскопала в шкафу медицинский халат, порванный на боку, примерила его и переоделась. Дыра пришлась под локоть. На телефонной тумбочке лежал Майин бант. Переложив его, Диана взяла трубку и постучала по рычагу. Телефон не работал.
Дверь в кухню так и была заперта со вчерашнего, правда, потрескиванье прекратилось и душный запах исчез. Диана пошла обратно, встала посреди галереи и глядела во двор. Хорошо сознавая, что предается глупости, она думала о том, во что сейчас одет Хлыщ. Хирурга в трико и в майке – и того она уже помнила плохо, Хлыща представить в таком наряде было невозможно.
Легок на помине, Хирург показался из-за угла. Заметив ее, он помахал рукой и что-то сказал. Диана вопросительно вскинула голову, и он опять взмахнул рукой.
В вестибюле битое стекло было уже заметено и собрано хрустальной горкой у двери, и она опять вспомнила Хлыща, подумала, что это его рук дело.
Хирург ждал ее на крыльце. Он хотел что-то сказать, но ни с того ни с сего смутился, достал сигарету, повалял ее, смял и высыпал табак в траву.
– Простите. Не думал, что это может быть так… Вы ведь не должны были…
Она молча смотрела на него.
– Скажите, вы верующая? – оживился он.
Она нащупала серебряный крестик на шее.
– При чем тут это?
– Так – верующая?
– Вы знаете, мне не нравятся ваши вопросы.
– Мне тоже не нравятся мои вопросы. – Хирург огляделся и передохнул. – Хорошо. А как вы относитесь к тому, что из сада улетели птицы? Вы слышите птиц?
Диана прислушалась. Птиц в самом деле не было. Где-то клокотал не то бульдозер, не то экскаватор. Она пожала плечами.
– Очень хорошо. А теперь пойдемте и постарайтесь собраться. Это важно. Без этого… – Осекшись, он взял Диану за руку и повел в дом.
Пальцы у него были сухие и твердые, как из дерева. Он шел размашистым шагом, Диана чуть не бежала за ним. Перед детским покоем он остановился, снова передохнул, толкнул дверь и пропустил ее перед собой.
На сдвинутых детских кроватях у дальней стены лежало что-то большое, бугристое, накрытое прилипшими простынями. Решив, что это собранное в прачечную белье, Диана вопросительно посмотрела на Хирурга, и тот, подойдя к кроваткам, сдернул простыни.
На кроватках лежали Кок с Хлыщом плечом к плечу. Диана хотела что-то возразить Хирургу, но замерла. Она очень хорошо все увидела в первое же мгновенье, но без осознания того, что именно явилось перед ней. Легко, точно под воду, она прошла куда-то вглубь себя, руки и ноги ее стали ватными. Хирург, показывая на сдвинутые кроватки, что-то объяснял, но она не слушала его. Оба, Кок и Хлыщ, были разуты, Хлыщ был еще и бос, и у Кока совсем отсутствовало лицо, то есть вместо лица было что-то искусственное, с пористой, как у лимона, кожей. Мокрые рубашка и майка на Хлыще лежали клочьями, но это была не вся его одежда, так как и собственно к телу его лепилась плохо сшитая по краям, топорщившаяся фиолетовая кожа, кровавый след портняжьей пятерни бороздами шел поперек груди, кровь густо чернела в расщелинах шва и в стежковых дырах, обритая голова была запрокинута и схвачена аккуратным, похожим на индейскую веревочку швом.
Замолчав, Хирург бросил испачканные простыни обратно и обернулся к Диане. Она отступила.
– Но… – было начало ее мысли, которую она не успела схватить. Кто-то толкнул ее под колени, и она полетела лицом в ослепительную, играющую на солнце воду.
В себя она приходила толчками. Солнечная вода то выносила ее в сад, к беседке, то вновь заливала с головой. Со лба на глаза лезло сочащееся полотенце.
– Слава богу, – вздохнул – где-то вверху и сбоку – Хирург.
Диана убрала полотенце, обвела языком сухие губы, подобралась на руках и села. В затылке была ноющая, какая-то полая тяжесть, руки и ноги словно разлеглись вдалеке. Она хотела что-то сказать, но, вспомнив сшитую кожу на Хлыще, опять прилегла. Хирург куда-то ушел. На траве было жестко и колюче, левый, по-видимому, ушибленный в обмороке локоть сделался тяжелым, как бильярдный шар.
Хирург принес стакан воды.
– Выпейте.
Диана подала ему руку, и он помог ей подняться. Взяв стакан, она слепо смотрела в землю.