Дни трейдера
Шрифт:
Миша был в отчаянии, его голова наглухо перестала принимать окружающее, и он сидел, тупо уставившись в экран большого монитора, и, не находя в нем ничего путного для себя, задавался извечным вопросом: что делать и как быть дальше? Одна мысль посетила его, как и всех нормальных людей в аналогичной ситуации: надо срочно нажраться, хотя, когда случаются трудные жизненные проблемы, алкоголь – не выход из них, а, наоборот, – вход туда. Забыться, но сперва напиться и быстрей бы наступило завтра, чтобы сегодняшний кошмар на бирже закончился вместе с неудачами этого дня…
Подошел к холодильнику, прекрасно зная, что там ничего нет, шаром покати при его холостяцком существовании, – но на всякий случай сделал ревизию, составил примерный план покупок на вечер. Затем машинально оделся на выход,
Зайдя в магазин, сразу подошел к прилавку с выставленной водкой – начинать надо с самого главного, – раздумывая, какую водку брать: хорошую или обычную? Остановился на обычной, в его сегодняшнем положении хорошую водку пить как-то расточительно и недальновидно, задумался на секунду, сколько брать, и решил: надо две. Мы же не каждый день пьем, хотя и не каждый день помним, чтобы потом не бегать среди ночи; и еще совсем немножко закуски, собираясь напиться до поросячьего состояния. На кассе продавщица, разбитная девушка приятной наружности, точнее, как теперь принято говорить, «менеджер среднего звена», – всем своим видом говорила «во какая я»! Приятным, как показалось ему, голосом произнесла после получения последних Мишиных денег: мол, сдачи у нее нет со ста рублей, что будем делать? Да пускай подавится, подумалось ему, может, от ста рублей ей лучше станет, чем мне; если бы я был в другом положении, имело бы место бурное продолжение, с вытекающими последствиями, а сейчас не до этого, не досуг, пусть будут вроде как чаевые ей. Хотя, нет, – дай-ка мне, красавица, новый »Орбит» со вкусом «Селедка с молоком»: очистит не только полость рта, но и кишечник…
– Нет такого, молодой человек, – опешила кассирша.
– Тогда сделай сегодня же заявку на склад, пусть привезут, знаешь какая это вещь.
Медленно развернулся и не спеша, с видом побитой собаки, побрел домой.
Михаил тихо сидел на кухне, поглощая водочку рюмку за рюмкой, а в затуманенном сознании сквозила мысль: где взять деньги, чтобы и на жизнь хватило, и с банками рассчитаться, или, может, просто разом все закончить с этим миром, то есть просто обрубить жизненные концы, или перейти в стадию, когда как ехало по жизни, так пускай и идет… С каждой выпитой рюмкой его бросало на разные решения, как корабль в море во время шторма, туда сюда и потихоньку он склонялся к мысли, что надо все разом закончить и не мучиться, приходил к утверждению, что уже ничего не исправить в этой ситуации, жалко только мать, но она поймет, наверное, или осудит пожизненно, простит ли.
Встал, пьяно шатаясь, дошел до кладовки, перевернул там все вверх дном. Вот, вроде, подойдет веревка, только откуда она здесь и зачем… Взгляд упал на кольцо в потолке, держащее кухонный плафон, так по-хозяйски, вроде подойдет. Да, в этих случаях еще и мылят шею, но не до личной гигиены сейчас. Взял табуретку, приладил веревку: ну, вроде все приготовил, осталось записку написать, что, мол, «в моей смерти прошу винить Клаву К. и всех остальных», – или пошли бы все, далеко и надолго. Подошел к столу еще раз накатить перед важным делом, а в мозгу, как листки календаря, в эти минуты все пролетело – и хорошее, и плохое, что было за его жизнь, но чаша благоразумия не перевесила в сторону жизни, и со словом Гагарина «Поехали!» встал на табуретку, подпрыгнул в сторону, будто, чем дальше прыгнешь, тем лучше будет для него; какая-то ахинея лезет в голову, успел только подумать…
Последнее, что промелькнуло в сознании: а всетаки на кой ляд я это сделал? – и искры, в глазах все поблекло, треск, удар сперва по пятой точке, потом по голове, потом опять почему-то по пятой точке, а потом полный мрак; сквозь проблески последнего сознания в мозгу послышались чьито голоса, которые слились сплошным общим хором, мужские, женские: «Мы его теряем», и тут же ответили другие голоса: «Мы его приняли», а потом совсем уже другие голоса: «Что он хочет все-таки? И куда его определим? В какую область: творческую, общественную, трудовую, будет, кем хотел, «неизвестным трейдером», до других высот еще не допрыгнул со своего табурета». И что это за большая комната, белая в тумане, с людьми в белых простынях, у которых за спиной крылья и ореол светящийся на голове, может больница, да нет, так быстро туда не доставляют в наше время, даже если “очень скорая” находится за углом здания.
Миша, как рыба, выловленная опытным рыбаком, открывал рот, якобы отвечая им, еле бормоча, чтобы, мол, все образовалось у меня в лучшую сторону и денег побольше, с чемодан, и тут же «с кем это я говорю, и говорю ли я, и что вообще происходит, и кого я слышу, и на пороге чего стою, я по всем правилам должен быть вроде по дороге в ад, наверное, как злостный суицидный элемент», – в общем, сумбур в голове полный. Появился человек, такой важный, на вид благородных кровей, весь в белом, тихо представился: «Я ангелхранитель твой, Михаил, мы здесь с соратниками, такими же ангелами как я, посовещались и пришли к выводу: рано тебе сюда, ты еще на земле не все сделал и не закончил еще дела свои мирские, возвращайся, приведи все в порядок в жизни, в голове и в душе своей, что для этого нужно – поможем». На этом все, сознание окончательно отлетело от бытия вместе с картинками из детской игрушки – трубы-мозаики с разноцветными стеклышками, когда ее вертишь, все меняется.
Глава 2
Настало утро, солнце нехотя заглянуло в окно, осветив кухню, где на столе красовалась недопитая бутылка водки, вторая пустая под столом, кое-какая оставшаяся закуска, источающая неприятный запах после вчерашних событий, вся заветренная, прям натюрморт, можно сказать, ПетроваВодкина “Приплыли”. Ко всему прочему, посреди стола лежал разбитый недорогой кухонный плафон, вперемежку с кусками обвалившейся штукатурки потолка, а в центре кухни на полу – разбитое тело Миши и набок завалившаяся сломанная табуретка.
Тишина была гробовая, прям к месту. Сегодня в семь утра я сделал открытие века! А в семь ноль пять открылось второе веко, вследствие чего среди этой тишины раздался болезненный стон Михаила и возглас: «Мать твою, что это я так нажрался, давно такого не было». Тихонько приподнялся, голова раскалывалась, и чувствовалось, что на голове рога растут от избытка кальция, но это не рога, ведь жены-то не было и в помине, – а огромная шишка, полученная при падении. Одурманенным взглядом окинул всю кухню, все вроде на месте, следов погрома нет, это уже радует, экран монитора тускло мигает, – и увидел веревку, болтающуюся на голой шее, как дорогой галстук перед торжественным парадом. Пропавшая память начала немного возвращаться, выдавая пазлы вчерашних событий. Со словами «Подымите мне башку и все остальное» встал, уцепился за край стола, хотел упастьотжаться, но получилось только нагнуться и перевернуться на полу, при этом испортить воздух, посмотреть в потолок, уставиться на единственную муху на нем, представить, как она там бедненькая держится на тонких лапах. Сделал попытку еще раз встать, обалдело оглядел стол – и сразу мысль, как у всех правильных людей всей нашей страны: надо накатить соточку, если она еще осталась, для восполнения всех пробелов его памяти и заодно пошатнувшегося здоровья, без нее – никак в норму восприятия окружающего мира не войти, а иначе, как воссоединить всю головоломку вчерашнего события?
После принятия определенной дозы алкоголя, а именно две по сто, больше не пошло, проснулась правильная мысль: «А зачем и для чего я это придумал и сделал, между прочим, во второй раз за свою недолгую необычную жизнь?» Обостренная его память выдала: первый раз – из-за проблем с девчонкой и неразделенной любви, дурак, на эмоциях просидел в речке минут десять при минусовой температуре, думал, простужусь, заболею, меня пожалеют и примут, бил на женское сострадание. Не приняли, не оценили, только одно место зазвенело от холода и зубы барабанную дробь бешено выдавали, но даже насморка не было, диагноз: здоров как бык. Потом все как- то забылось.