ДНК неземной любви
Шрифт:
Нотариус смотрела на нее сочувственно, а затем предложила подумать еще и прийти уже с готовым решением – кому завещать квартиру в Большом Афанасьевском переулке.
Такова проза жизни.
Перерыв кончился, и репетиция возобновилась. Юлия Аркадьевна сразу взяла себя в руки, встряхнулась. Играть надо, публику вечером веселить, а публики в ресторане кот наплакал. А придется потом возвращаться домой по темному бульвару, по переулкам, благо тут всего ничего пешком.
Она видела Колобердяева, сидевшего за столиком у окна, потягивавшего ледяное пиво. Какой-то приятель здешнего повара, вроде работали раньше вместе, теперь вот таскается почти каждый день обедать на
Колобердяев покинул «Беллеццу», когда репетиция еще не закончилась. А потом и Юлия Аркадьевна упаковала свою виолончель в футляр и под палящим солнцем потащилась на троллейбусную остановку – в пять часов у нее был частный урок музыки в квартире на Трубной, а потом еще один – уже в Медведкове, куда надо было ехать на метро. В ресторане она в этот вечер не выступала, ее рабочие дни – четверг, пятница и суббота. Сегодня же вторник. А к вечеру вообще обещали по радио дождь и грозу.
ГЛАВА 6
СУДЕЙСКИЙ
– Глеб Сергеевич, только что звонили из Общественной палаты, слушания назначены на пятницу на одиннадцать часов. Аналитический отдел составил справку, и там еще данные статистики по судебным приговорам.
Глеб Сергеевич Белоусов – в прошлом судья, а ныне начальник управления судебного департамента – выслушал свою секретаршу, звонившую ему на мобильный.
– Хорошо, спасибо, по поводу сегодняшнего совещания... у меня на столе голубая папка, присоедините ее к остальным документам. – Он обедал в пустом зале тихого и весьма приличного, по его оценке, итальянского ресторана «Беллецца» в полном одиночестве. Пригласил на обед старого приятеля – тоже в прошлом судейского, а ныне чиновника Минюста, да того задержали дела – звонил товарищ, извинялся, в другой раз, Глеб, в другой раз встретимся, посидим.
А кто знает, когда этот самый «другой раз» наступит? Жизнь коротка... Ах, как же она предательски коротка...
Белоусов закончил есть суп, официант принес телячью печень. Белоусову в «Беллецце» нравилось все: сумрачный зал, солидные официанты и даже меню – вроде итальянское и вместе с тем какое-то «наше»... Как в молодости бывало, когда деньги водились, шли с товарищами в «Арбат» или ресторан гостиницы «Россия», от которой теперь остался один лишь пустырь-свалка напротив Кремля.
Возле ресторана на бульваре Белоусова ждала служебная машина, шофер Крабов спал. Белоусов заказал для него пиццу и попросил упаковать «с собой», шофер – парень молодой, пусть порадуется.
Москва изнывала от жары. В оные времена Белоусов после работы отправился бы прямо в Мирное – всего-то ничего от Москвы, где в загородном доме, добротном, просторном, ждала его семья. Там лес, речка, там жили они все когда-то и были счастливы.
Да, они были там счастливы.
Но теперь ни леса, ни речки, ни дачи, ни семьи. Дом стоит пустой и заколоченный – высокий забор, ставни на окнах. Когда-то на двери была прокурорская печать, потом ее сняли, потому что расследование...
Да, было же расследование...
Долго оно шло.
А теперь закончилось, оборвалось.
Звонок на мобильный. Снова секретарша? Чересчур уж исполнительна и активна, прямо достает своей работоспособностью.
– Алло, я слушаю.
– Глеб Сергеич? – голос на том конце хрипловато развязный, пьяненький.
– Кто говорит?
– Полыхалов я... ну, Полыхалов с кладбища...
– А, вы... добрый день, что еще там?
– Уж и не знаю, как сказать, приехали бы сами – глянули. А то ведь деньги мне платите, что б я это... за могилкой-то ухаживал, прибирался... А тут такое дело, уж и не знаю что... сами бы приехали, посмотрели.
– Да что случилось?
– Крест там того... обломился под самый корень. И вообще яма...
– Какая яма? Что вы несете? Опять пьян? – Белоусов решил, что кладбищенский сторож, которого он нанял, либо допился до белой горячки, либо рехнулся.
– Никак нет, какая пьянка, тут такие дела... Приезжайте сами и увидите. А я что – я доложить обязан, так как вы мне деньги даете за досмотр, только это не по моей вине, это оно само.
Белоусов посмотрел на часы. Совещание в департаменте будет в семь, а сейчас только половина третьего, в принципе вариантов два – вернуться на службу в свой кабинет, в прохладу кондиционера, или проехаться по жаре, а потом вернуться в Москву. Кладбище там, за МКАД... По той же дороге, что и родное, зеленое, а теперь чужое Мирное.
– Что у нас с пробками? – спросил он шофера Крабова, садясь в машину и протягивая ему коробку с пиццей.
– Ой, спасибо! Да вроде ничего сегодня, нормально пока. Куда, Глеб Сергеевич?
– На кладбище надо съездить, там какой-то непорядок, звонили.
Шофер сочувственно глянул на Белоусова. Его историю хорошо знали в автохозяйстве, обслуживавшем судебный департамент. Как же, такой человек, на такой должности, и вот... дочь потерял, говорят, приемная была, а как родная – женился на женщине с ребенком и удочерил, растил столько лет. И вот по трагической страшной случайности потерял. Ездит на могилу – и все один, бобылем.
А жена...
Но о таких вещах шофер никогда не спрашивал, даже не заикался. Хотя слухи в автохозяйстве по поводу всей этой истории ходили разные. И немудрено. Такая смерть, такая страшная смерть...
– Если Киевское шоссе свободно, за полчаса домчим, только бы на Кутузовском проскочить. – Шофер отломил от пиццы солидный кусок и попробовал. – Вкусно, спасибо, Глеб Сергеевич.
Всю дорогу ехали молча, Белоусов на заднем сиденье после сытного обеда даже дремал – так, по крайней мере, казалось водителю.
Кирпичная стена кладбища выросла справа – в чистом поле, сразу за лесом, когда город, аэропорт Внуково, поселки, дачи остались далеко позади. У входа раскинулся маленький цветочный базар, на стоянке машин не так уж много – будний день, но в кладбищенские ворота один за другим въезжали похоронные автобусы.
Белоусов вспомнил слова сторожа: «Каждый день хороним, конвейер». Оставив машину на стоянке, он прошел прямо в кладбищенскую контору и спросил Полыхалова. Того нашли не сразу, пришлось ждать полчаса, и за это время Белоусов никак не мог ни от кого добиться толка. Называл номер участка – тот, у самой стены, где калитка с выходом к лесу, захоронение было пять лет назад, памятник поставлен – скульптор делал на заказ, известный скульптор, столичный.