До дрожи

Сакру Ана

Я капец как хочу эти ноги в стороны развести, аж печёт всё в паху.

Только не совсем понимаю, как сделать это из нынешней точки нашего милого общения. Цветочек— то похоже вообще не настроена.

Она вон, по Янычу, оказывается, сохнет.

Но козырь в этой игре все равно у меня…

Алиса тем временем смотрит скинутое видео, меняясь в лице. Бледнеет. Видимо верила до последнего, что блефую, а не-е-ет!

— Так, что ты хочешь? — интересуется глухо, переводя на меня потухший взгляд.

Молчу,

её разглядывая. Сказать " тебя" слишком примитивно и не сработает, хоть это и очевидно. Причем нам обоим. А ещё она поникшая такая вдруг сразу…Когда улыбается или злится, или всё скопом — оно как-то комфортней…

Так. Что ж я хочу???

— Будешь моим волшебным Цветочком, цветиком — семицветиком. С тебя семь желаний, и видео я удалю, — выпаливаю первое, что приходит в голову.

— Каких ещё желаний? — хмурится непонимающе, — Я спать с тобой не буду! И не мечтай!

— Хорошо, ничего насильственного и невыполнимого, — кривлюсь, — Так, завтрак приготовить, спинку помять… Ну что, договор?

Смотрит на мою протянутую руку как на ядерную боеголовку.

— Ничего невыполнимого, — повторяет с нажимом.

Киваю. И Алиска, помедлив, с недовольным видом пожимает мою ладонь.

7. Алиса

— Девчонки, подъём! Зарядка, завтрак и в поле! — тонкий голос Эллы Эдуардовны, а между студентов просто Элечки, нашей преподавательницы истории религии, бесцеремонно врывается в сон и отчаянно дребезжит с моей раскалывающейся голове.

— Давайте — давайте! Все уже встали, только вы! На будущее заводим будильники! — бьёт Элечка в ладоши, поторапливая.

— Элла Эдуардовна, мы сейчас… — хрипло отзывается Зара с верхнего яруса нашей общей кровати.

Соня скрипит матрасом, поднимаясь с постели напротив, и шоркает босыми пятками по дощатому полу в сторону умывальника.

И только я отказываюсь вставать.

— М-м-м… — мычу страдальчески, накрывая похмельную голову подушкой и слыша, как Элечка хлопает дверью, оставляя нас с девчонками наедине.

Душно, во рту горько и сухо, между ушей кто-то стучит кувалдой и хочется умереть.

Я не желаю просыпаться в этот мир и тем более не собираюсь вспоминать вчерашний вечер!

Мне стыдно так, что тянет реветь навзрыд, жалея себя.

Может к чёрту эту практику? Уехать…???

— Давай, Алиска, подъём! — Зара пытается стащить с меня одеяло, в которое я вцепляюсь мертвой хваткой.

Хохочет. Смешно ей, а я тут умираю! Тоже мне подружка!

— Пить меньше надо, — изрекает глубокомысленно Садыкова, всё-таки срывая с меня одеяло.

По телу бежит озноб от прикосновения к коже утреннего зябкого воздуха. Сон ускользает.

— Да не пила я, — бурчу, садясь на кровати и протирая глаза, — Почти…Вино было странное какое-то.

— А мне понравилось, вкусное, — отзывается Соня, чистящая у раковины зубы, — Только голова сегодня немного болит.

— И у меня, — вздыхаю, сдаваясь и тоже бредя к умывальнику.

Мельком смотрю на себя в зеркало и сразу отвожу глаза. Топит обрывками вчерашнего вечера так, что мучительно неловко даже перед собственным отражением. Уныло чищу зубы, пытаясь вытравить из головы мучащие образы, но не выходит…!

Глеб Янович, застывший истуканом от моего прикосновения, моё признание в любви, его замешательство, то, как выдаю, что у него на меня стоИт…!!!

— О-о-о, чёрт! — страдальчески тяну, даже не замечая, что вслух.

Хочется надавать себе пощечин. Как я в глаза ему смотреть теперь буду?! Лицо жарко вспыхивает.

— Ты что, Алис? Чего чертыхаешься? — косится на меня Соня.

Мотаю головой, отворачиваясь к раковине и орудуя щеткой во рту с ещё большим усердием. Потому что вспоминаю, что было дальше…

Как из темноты выплыл этот-как— его-Артём, как шантажировал меня, как…

Как я…

Как я показала ему сиськи!!!

В сердцах кидаю щетку в стаканчик и рьяно полощу рот, жмурясь. Если бы от неловкости можно было сгореть, я бы уже полыхала.

Мужской лапающий взгляд, приклеенный к моей обнаженной груди, ощущается ожогом даже сейчас, и я непроизвольно провожу рукой по полушариям, пытаясь стряхнуть это раздражающее фантомное прикосновение. Ничего не выходит.

А безжалостная память подкидывает ещё картинок.

Как Артём завалил меня на себя, когда я пыталась отобрать у него свой телефон. Как моя рука ему прямо в пах уперлась, такой горячий и напряженный…Как зачарованно он смотрел на мои губы, которые при этом нещадно пекло.

Как я пялилась на него в ответ, охваченная каким-то странным душным оцепенением.

Как, прежде чем уйти и уже встав с кровати, он вдруг вернулся и, обхватив рукой мой затылок, мазнул губами по моим приоткрытым губам.

И как меня охватило острое злое разочарование, когда сразу отпустил, даже не пытаясь углубить поцелуй.

Этот Артём бесспорно полный придурок, наглый и беспринципный, и ни капли мне не нравится, но…

Но я словно и сейчас ощущаю прошедшею дрожью по телу волну возбуждения, наполнившую жарким зудом низ живота, когда он меня коротко чмокнул на прощание.

И к своему ужасу понимаю, что, будь он хоть чуть — чуть понастойчивей, я бы…я…

Боже, и от этого стыдно больше всего…!!!

Даже сильнее, чем от неуклюжего признания Глебу Яновичу!

Поверить не могу, что в моменте я была не против с ним…Кхм…