До и после конца света
Шрифт:
Серафима убрала руку Никиты, чтоб сказать:
– Не верь ему.
– А у вас выхода нет, – Ивченко чувствовал себя хозяином положения. – Запросили ваши досье, перекрыли банковские счета, так что денег скоро негде будет взять. Кроме того, перекрыли дороги, следовательно, отсюда вам не выбраться без меня. Приехали. Может, на чай пригласите? Потолкуем.
Серафима делала знаки Никите, чтоб не вздумал его приглашать – последнее время у нее развилась аллергия на милицию, Ивченко, видя замешательство, будто сейчас вспомнил:
– Эти
После его слов Серафима знаков не подавала, на нее подействовало слово «убрать», а Никита кинул пакет с лекарствами на колени Ивченко и сказал:
– Пошли. – Взяв девушку на руки, он понес ее к дому, давая шепотом указания: – Я хочу знать, что ему нужно, а ты запиши на диктофон, о чем будем говорить.
Сидя в кресле в неудобной позе, подперев кулаком скулу, которая до сих пор болела, но кровоподтек уменьшился, Герман думал, вычислял. Рабочее время вышло, но это не значит, что офис пуст; в приемной Анюта возилась, не рискуя уйти раньше шефа, хотя ее никто не заставляет задерживаться; остались охрана, уборщики… Но в коридорах удивительно пусто, а в здании тихо, словно Герман здесь один как перст.
Полоса неудач пошла, прямо девятый вал неудач, разрушающий вокруг все. Лялька ушла. Вчера утром он сбежал пораньше, боясь встретиться с ней, сбежал, как нашкодивший кот, а вечером приехал домой – ни жены, ни детей, ни их вещей. Герман за телефон схватился, набрал Ляльку, думал, не возьмет трубку, а она взяла. И тон ее был не озлобленный, а дружеский, что бесило мужа до крайности:
– Да, Гера?
– Лялька, ты… ты что, насовсем?.. – с трудом вымолвил.
– Насовсем.
– Ляля, я прошу тебя… не делай поспешных выводов. – Додумался лекцию жене читать. – Все не так, как тебе представили, давай обсудим…
– Герман, а что мы будем обсуждать? Хочешь убедить меня, что это фотомонтаж? Гера, песня не нова, к тому же я знаю, что фотографии подлинные.
Они страшные (для Германа), это бомба (для него же), это величайшая подлость (для Ляльки). Поцелуй с Олеськой в салоне автомобиля – детская забава по сравнению с другими снимками.
– Но Ляля! Я… Ляля, я люблю тебя…
– Знаю, как друга. Не пойму тебя, ты стал свободным, можешь делать все, что пожелаешь, никто тебе слова не скажет, а со мной нужно было соблюдать правила и держать… органы в чистоте. Теряешь ты только бесплатный домашний агрегат, но сейчас это не проблема, съезди в агентство, найми прислугу.
– Ляля! – закричал в трубку Герман отчаянно, но она последнюю фразу сказала раньше:
– Прощай, мне неохота об этом говорить и нелегко было принять решение.
Теперь, если он звонит, Ляля трубку не берет. Герман выдвинул ящик стола, достал фотографии, тысячный раз за последние два дня перебирал их, почти не рассматривая. Просто кидал на стол по очереди. Глупо, конечно, уверять: фотомонтаж, враги, подделка… Заплатить эксперту и Ляльке подсунуть липовую экспертизу? Она, к сожалению, не дура. Эта проблема перекрыла другую, не менее значительную во всех отношениях – уход Никиты и его обвинения. А он незаменим, хотя какой-то идиот придумал фразу «незаменимых нет». Есть.
Но фото… Вот его, Германа, собственная рожа в экстазе, Олеська с задранной до пупка юбкой, расстегнутой кофточкой, сидящая на его коленях и запрокинувшая голову. Этот кошмар (теперь кошмар, а тогда был приятный момент соития) он старался не видеть, потому что в сердце будто кол застрял. Обычно под воздействием шока человек не замечает мелочи, а Герман человек наблюдательный – профессия обязывает, – посему рассмотрел, что снимки сделаны прямо в его кабинете!
Герман вычислил место, откуда шла съемка, – шкаф, вычислил полку, где стоял аппарат, которого сейчас, естественно, не было. Снимали на видеокамеру, фотоаппарат исключен, потом отобрали самые пикантные кадры. Ну и как после этого жить в таком гадюшнике?
Противно, что тебя снимали за делом сугубо интимным, потом копались в кадрах, оценивая те или иные достоинства, а то, что отдали жене…
– Что за народ! – сгреб в ящик фотографии Герман. – Чуть что – фото и диски суют. Хм, я б убил сейчас эту гниду, если б знал, кто она.
– Герман, – зашла в кабинет Анюта, – можно я домой поеду?
– Да кто тебя держит, – отмахнулся он.
– Тебе плохо?
– А должно быть хорошо? – огрызнулся он. – Иди, иди…
– Извини, хочу напомнить: что делать с заявлением Никиты?
– Ничего! – рявкнул он. – Иди домой.
Анька на подозрении первая. Мимо нее мышь не пробежит, мокрица не проползет, она либо сама сюда бегала, либо запускала кого-то. Дубликат ключа сделать не проблема, а кабинет она знает как никто другой. Но зачем ей это?
Вчера Герман, находясь в расстроенных чувствах, тем не менее исправно выполняющий работу, мотался по этажам, нарочно себя истязая. Домой потом придешь, и есть основание сказать: устал зверски. Так вот, во второй половине дня забежал в приемную – Анюты нет на рабочем месте, а в кабинете устроился в кресле Всеслав, слава богу, не кресло главы примерил на себя, а то полетел бы прямиком в окно.
– Что ты тут делаешь? – изумился Герман.
И он прав – в кабинет без него заходить нельзя, это служащие должны понимать без инструкций, если они культурные! Холл имеется с диванами и креслами, а также приемная с секретарем. Но зайти и сидеть в кабинете главы…
– Я к вам, Герман Евгеньевич, – вскочил Всеслав. – По делу.
– По какому? – угрюмо, не заинтересованно спросил он, идя к столу.
– Я уже работаю у вас второй год…
– Короче.
– Хотелось бы попробовать свои силы…