До основанья. А зачем?
Шрифт:
Ответа не было. Даир налег плечом, но дубовая дверь была прочна и не поддалась. Он беспокойно взглянул на часы.
— Если я не успею, и ее невинно осудят, клянусь, вы ответите лично передо мной, даже если Организация мне не поверит! — в ярости воскликнул он — немедленно откройте эту дверь; если не вы ее заперли, то кто же?
Леон развел руками.
— Товарищ Первый как-то сказал: тот, кто берет чужие жизни, должен быть готов отдать свою — ответил он — это было, когда полицмейстер в Дагоне, подавляя волнения рабочих, дал приказ "патронов не жалеть". Неужели даже железнокаменным революционерам не чужды человеческие слабости? Найдете другую попутчицу
Даир обернулся к Штриху. Глаза его горели; казалось, услышав такие слова, он бросится на Леона с голыми руками. Из-за закрытой двери послышался голос Зеллы:
— Леон, милый, что случилось? Подожди, я сейчас открою!
Дверь распахнулась настежь — и на пороге возникли двое крепких людей в штатском. С криком "предатель!" Даир метнулся к Леону, успев схватить со стола тяжелую вазу и замахнуться; на ковер посыпалось печенье. Полицейские рванулись следом, но они не успевали, отставая на один шаг, на малую долю секунды. Штрих вытянул вперед руку с первым попавшим в нее предметом, чтобы защититься;
Даир вздрогнул и повис на руках схвативших его агентов. Почувствовав на своей руке что-то липкое, Леон опустил глаза — схваченный им предмет оказался маленьким, чуть больше карандаша, ножом для разрезания конвертов, однако вошедшим по рукоятку в грудь словно насадившему себя на него в последнем броске человеку. Острые и блестящие осколки разбитой вазы рассыпались вместе с печеньем по ковру.
— Адрес! — крикнул Леон — скажи, где ваш суд: может ее еще можно спасти!
Даир скривил губы в презрительной усмешке и пытался плюнуть в лицо Леону — но сил у него не было, и плевок не долетел, упав на ковер среди капель крови.
— Браво! — раздался от двери до ужаса знакомый Штриху голос — но зачем отбивать у нас работу? Из живого преступника легко можно сделать мертвеца, обратное же невозможно, из чего следует, что живой ценнее мертвого.
В дверях стоял сухощавый седоватый человек с ястребиным профилем и льдистыми глазами. Сам Директор, глава зурбаганской тайной полиции, допрашивающий Штриха в тот страшный день девять месяцев назад. За ним в дверях замерли еще двое агентов, оттеснив заглядывающих в комнату любопытных и испуганных детей.
— Я не хотел — сказал Леон — все видели: он нападал. Это была необходимая оборона!
— Разве вас кто-то обвиняет? — деловито спросил Директор — просто искренне жаль, что так получилось. Уведите детей: им еще рано видеть это.
Полицейские, уложив тело на ковре, без суеты обшаривали его карманы.
— Чистая работа! — заметил один, уважительно взглянув на Леона — одним ударом и почти в сердце. Да еще таким ножичком!
— Серьезный парень! — заметил другой, извлекая браунинг и револьвер — два ствола имел!
— Один из них мой — ответил Леон — он не заряжен. Не знаю, почему..
— Это я — сказала Зелла, войдя вслед за Директором — я вынула и спрятала патроны от греха подальше. Милый, я видела как ты тогда нацеливал его в себя! Прости..
— Но как… — начал было Леон, и вдруг глаза его сузились. Он все понял. Зелла смотрела на него, и на ее красивом лице заблестели слезы.
— Вы закончили? — спросил Директор, усаживаясь в то самое кресло, в котором только что сидел безжизненно лежащий сейчас на полу — отправьте труп в Управление и предупредите дворника и швейцара не болтать! И проследите, чтобы нам не мешали: мне надо переговорить с господином Штрихом и его супругой наедине.
Подхватив тело, как мешок, агенты исчезли. Директор удобнее устроился в кресле и менторским тоном сказал:
— Не смотрите
— И тогда все тоже было провокацией? — спросил Штрих — ей и детям на самом деле ничего не грозило?
— А вам было бы лучше, если опасность была реальной? — ответил вопросом Директор — как говорят, вкус в блюде, а не в рецепте, по которому оно готовилось. Я свидетельствую, что все эти годы ваша супруга проявляла даже чрезмерную щепетильность — иначе мы встретились бы гораздо раньше, и не было нужды вызывать вас в Зурбаган столь жестоким способом.
— Годы?! — воскликнул Штрих, повернувшись к жене — наше знакомство тоже было подстроено? И ты всегда следила за мной, донося о каждом моем шаге?
Он помнил их первую встречу. Как он сам, Зелла была родом из столицы, но познакомились они уже в Зурбагане, совершенно случайно, прямо посреди людной улицы, в солнечный и ветреный летний день. Ветер унес шляпу у красивой девушки, Леон поднял ее и вернул; завязавшаяся беседа выявила общность интересов и родство душ; через четыре месяца они обвенчались; еще через год родился сын. С тех пор прошло восемь лет.
Зелла подняла на мужа заплаканные глаза.
— Нет, милый! — ответила она с дрожью в голосе — клянусь, я не лгала тебе ни в чем и никогда. Я молчала о некоторых вещах — но это все же не то, что ложь. Я любила и люблю тебя!
— Расскажите вашему супругу все — сказал Директор — теперь он должен вас понять, поскольку сам побывал в таком же положении. Господин Штрих, неужели вам не ясно, что если бы она вела себя, как положено нашему агенту, все вы уже несколько лет носили бы каторжные кандалы!
Леон опустился в свое кресло за столом.
— Я предала тебя — еле слышно произнесла Зелла, стоя посреди комнаты, как перед судьей, сложив руки на груди — я предала всех вас еще в столице. Помнишь клуб "У лабиринта", что возле Триумфальных Ворот — наверное, мы там видели друг друга, и проходили мимо в суете лиц!
Леон хорошо помнил это место — одно из тех, где при новой власти собиралась молодежь, в большинстве студенты, ради самообразования, лекций, встреч с интересными людьми, да и просто танцев с музыкой и буфетом. Там бывало, спорили до хрипоты о политике и философии, иной раз продолжая диспут уже на вечерней улице, вываливаясь туда шумной толпой. Даже городовые не обращали внимания на те свободолюбивые речи, раздающиеся в пустоте ночных кварталов, но когда кто-то принес заграничное издание "Манифеста классовой борьбы", чтобы перевести его и распространить, у властей лопнуло терпение. Больше тридцати человек были арестованы и, проведя в заключении семь суток, показавшихся Леону семью годами, отпущены с высылкой из столицы. Семь человек, среди которых был и Штрих, во главе с тем, кого позже станут называть товарищем Первым, приехали в Зурбаган — так началась Организация, имеющая сейчас тысячи членов во множестве городов страны, и нелегальную газету "Красный петух". Леон был первым редактором газеты, ведя в то же время странную двойную жизнь, наслаждаясь семейным счастьем и публикуя статьи в газетах официальных. Все кончилось с поспешным отъездом, даже бегством за границу; далее был тот страшный, тяжелый год вдали от семьи, возвращение, арест и то предательство с вынужденным раскаянием, за которым последовало длящееся до сегодняшнего дня возвращение к семейной идиллии, смешанное со страхом.