До последней звезды
Шрифт:
– Да что ты лезешь со своим Механиком!
– ревниво скривился Шустрик.
– Был Механик, да весь вышел!
– Это да...
– Удав двумя пальцами подхватил пивную кружку, точно стопочку.
– Осмирнел Механик. Скуксился. Жалко, знатный шутер был!
– Старость - не радость...
– лицемерно вздохнул Шустрик.
– Какая там старость!
– Удав недовольно грохнул о столешницу опустевшей кружкой.
– Мы одногодки с ним! Что ж, по-твоему, и меня пора списывать?
– Куда там!
– рассмеялся Шустрик.
– Ты - парень крепкий! Ума тебе немножко - ты бы всех сук, на петельку взял, где бы ни попрятались! А главное, - он подмигнул приятелям, - кабак
Посмеялись.
– Правильно, - Лимон пододвинул Удаву новую кружку.
– Давайте за процветание заведения!
За плечом Шустрика вдруг беззвучно выросло белое кимоно официанта.
– Зовут.
Разговор оборвался.
Сидевшие за столом разом поднялись и, не глядя друг на друга, направились к выходу. В отдельных, звуконепроницаемых и сто раз проверенных кабинетах каждого из них ждал хозяин. Они больше не были приятелями и добрыми собутыльниками. На охоте шутер шутеру - враг. Сумеешь обмануть - молодец, сумеешь заманить в засаду, выставленную на тебя - герой. Не сумеешь - просто убей конкурента, никто в претензии не будет...
Серж, наниматель Шустрика, мерял шагами тесный кабинет, поминутно запинаясь об углы низенького столика, и часто в нетерпении выглядывая за дверь. Наконец, Шустрик явился. Глаза его, не смотря на принятый алкоголь, понятливо посверкивали острыми искрами.
– Как дела, шеф?
– развязно спросил он, перекидывая незажженную сигарету из одного угла рта в другой.
– Большие дела, - сказал Серж, усаживаясь.
– Закрой-ка дверь поплотнее.
Он вынул из кармана фотографию и бросил ее на стол.
– Что скажешь?
На фото грязный, заросший бородой по самые глаза, нищий кланялся мусорному баку, возле которого стояла пустая бутылка. Лица его почти не было видно, он лишь искоса оглядывался с опаской, будто зарился на чужое, бог весть какое ценное достояние. Но цепким черненьким глазкам Шустрика не могли помешать ни борода, ни скрюченная поза, ни лохмотья. С минуту он рассматривал фотографию, а затем радостно присвистнул:
– Ни хрена себе! Да ведь это же Максим Галкин!
4
Максим открыл глаза и очень испугался, не обнаружив под потолком привычной пыльной люстры. Сердце пропустило пару ударов и зашагало снова только после того, как он вспомнил, что люстра была в предыдущей квартире. Здесь же только одинокая, голая и почти незаметная лампочка. Спокойно. Поводов для паники пока нет. На кухне мерно капает вода, за окном щебечут птицы. Это хорошо. Птицы всегда чувствуют опасность и умолкают, когда что-то должно случиться.
Максим со скрипом выбрался из объятий продавленной раскладушки, сунул ноги в стоящие наготове кроссовки и, прихватив сигареты, побрел в туалет. Спал он в одежде, поэтому процедуру подъема можно было считать завершенной. В армии по тревоге поднимаются за сорок пять секунд. Счастливые! У него этих секунд не было.
Впрочем, метод постоянной смены квартир, похоже, себя оправдывал - ни одного покушения за год. Гораздо надежнее, чем закупать охранные системы и превращать свой дом в осажденную крепость, которую рано или поздно все равно возьмут штурмом. Да и не было у него больше денег на крепость. Вся недвижимость сгорела еще при первых покушениях, а нынче столько уже не заработаешь. Открытые концерты мог устраивать только сумасшедший, а компакт-диски с разговорным жанром идут плохо. Пародии? А кого пародировать? Все перебиты. Но дело даже не в этом. Какой может быть юмор, когда думаешь только о бродящей где-то рядом смерти, а в каждом зрителе видишь потенциального шутера? Зрителя нужно любить, без этого из него не выжмешь ни копейки.
Сменить профессию? Стать тихим кабинетным затворником, неторопливо переводить какой-нибудь толстый талмуд за скромное, но верное вознаграждение? Не дадут ведь. Подорвут вместе с кабинетом. Нет, тому, кто хоть раз глотнул газированного актерского адреналина, уже не слиться с массой благонамеренных граждан. Публика быстро забывает своих кумиров, но долго не прощает им былого успеха.
Не включив свет в туалете, Максим по привычке заперся на щеколду, наощупь вытянул сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой. Надо же, никогда в жизни не курил, а в последний год пристрастился. Может быть, сигарета и сокращает жизнь, но нервы успокаивает безотказно. Вон как сразу ослабли ноги, до боли напряженная в чертовой раскладушке спина облегченно разогнулась, прошла боль в затылке. Поплыла голова.... А через пять минут все пройдет - не то что после водки или серьезной травы. Нам долго расслабляться некогда... Сколько раз спасала его эта сигаретка в бегах, где-нибудь в привокзальном сортире или на пустыре, позади гаражей. Пускай всего на пять минут, но мозг начинает работать остро, деловито, без паники, в эти пять минут он способен придумать неожиданный ход или вспомнить что-то давно забытое, мимолетное.
Вот и сейчас Максим шаг за шагом вспоминал вчерашнюю опасную операцию - поход в магазин. Маскировка, кажется, была на высоте. Усы, бородка, дымчатые очки делали его неузнаваемым. Голос он, слава Богу, умел менять так, что не подкопаешься. Он терпеливо перебирал в уме лица, выражения глаз продавцов, встречных и попутных прохожих. Вроде, никто ничего не заметил, не задержал взгляд, не остановился. Не было ли кого на балконах? Не торчал ли кто в окне? Кажется, нет. Вот только...
Одно окно в доме напротив. Вот уже три вечера подряд там не зажигают свет. Почему? Может быть, конечно, хозяева уехали. Но... как-то неправильно уехали. Он вдруг понял. На окне нет никакой занавески! Уезжая, мы инстинктивно задергиваем шторы или хотя бы тюль, а это окно зияет темной, многозначительной глубиной. Как объектив.
Максим отшвырнул сигарету. А ведь пора рвать когти. Вполне возможно, что никакого объектива там нет, и все это пустые бредни, но он уже знал, что проклятое окно не даст ему покоя, пока он не сменит квартиру. Бороться с этим чувством бесполезно, да и не нужно. Может быть, именно оно спасало его в течение всего последнего года...
5
...Эх ты, девочка-свирель! И как же тебя угораздило попасть в этот чертов ящик?! Ты же не такая, как все эти павлины с фанерными голосами и мраморными ротондами на Котляковском кладбище! Ты пела просто потому что не могла не петь, как птичка на ветке. Тебе бы еще в куклы играть, певунья... И засыпать, свернувшись клубочком у меня на руках. Маленький мой птенчик. Юля-капризуля...
Улыбка помимо воли тронула губы. Андрей дошел до забора, развернул газонокосилку и двинулся в обратную сторону, старательно обкашивая деревца и с особой тщательностью обрабатывая редкие бугорки. Улыбку с лица пришлось стереть. Всем своим видом Андрей показывал, что целиком поглощен идиотской работой, лишь бы не встретиться взглядом с Зоей, давно уже наблюдавшей за ним с крыльца.
При каждом приближении газонокосилки Зоя шагала на ступеньку вниз и порывалась что-то сказать, но Андрей ловко разворачивал агрегат и пускался в обратный путь, демонстрируя жене трудолюбиво согбенную спину. Однако, ступенек оставалось совсем мало.