До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
Только сейчас Слава понял, что рядом играют в карты. Он внимательно оглядел публику, сразу распознав долговязых парней со сбритыми висками, панков, прилаживавших самопальные акваланги и длинные, похожие на толстые спицы, штыри. На запястье одного была вытатуирована смешная растопыренная рыбка, с боку болтался не то нож, не то тесак… Славе стало неуютно, когда Мила, махнув Грете рукой, поплыла вслед за панками.
— Почему вы такой грустный? — пышная блондинка поднесла свои очки с темными кругами стекол почти к самому славиному лицу. Прямой римский нос, капризные губки слегка приоткрывают ровный ряд мелких зубов, ниже поглядеть Слава постеснялся. — Можно с вами познакомиться? — он с трудом
— Это у вас триппер? — вопрос был нелепый, но вся компания радостно заржала.
— Галя, не ходите туда, где вас уже знают! — долговязый молодой человек с цветной косынкой на голове весело тусовал карты. Блондинка обиженно отвернулась.
— Да нету у меня ничего!
— Извините, — принялся оправдываться Слава, — я не хотел…
— Ах, отстаньте, — она лениво соскользнула в воду. — Какие вы все…
— Ну, что? В писдом, наверное, пора? — долговязый с сомнением смотрел на солнце, — а то и сгореть не долго?
Тут Слава заметил, как покраснели спина и живот; пот лез в глаза, голову напекло: «Ну и пляж! Ни тенечка!» Он брезгливо полез в воду, навстечу Миле.
— Как акулы?
— Нету их, — отплевываясь, Мила была похожа на обритого морского котика, — что они, придурки? Небось винтом несет аж до Турции.
— Мила, а что такое «винт»?
— Я тебе потом покажу, если захочешь, — девочка решительно поплыла к берегу. Оставаться в воде один на один с сумасшедшими и акулами Славе не хотелось, и он поплыл вдогонку. Народу на пляже заметно поубавилось, ни Греты, ни Гали видно не было, партия в карты закончилась, кто-то копошился у стоящих вдали под одиноким чахлым деревцем палаток… «Анчар ядовитый». — Слава больше не стеснялся своей наготы, привык. Теперь это даже нравилось, он с удовольствием принялся разглядывать собственное тело.
— Да ты ж сгорел весь! — кинула ему на плечи мокрую рубашку Мила.
— Мила, а что такое «писдом»? — рядом как раз никого не было, и он решил вытащить из девчонки все, что та знает.
— Дом отдыха.
— А почему такое название странное?
— Потому что он писательский. И живут там жописы, дописы и мудописы.
— Кто-кто?
— Жены писателей, дочери писателей и мужья дочерей писателей! — Она показала ему язык.
— А по-моему это неприлично. Долго мы тут торчать будем?
— А мы здесь не торчим, а находимся. И вообще! Останови внутренний диалог! И не индульгируй чувство собственной важности.
— Че-го?!
— А ничего! Переться по такой жаре? Да ты с ума сошел! Намочи лучше снова рубашку… — совет показался вполне разумным. Слава даже рискнул еще раз окунуться. Вылезая, счастливый и довольный, он чуть не заорал: Мила раздирала его штаны ровно пополам, от колена, на верхнюю и нижнюю половины. Рядом сидел Сашок и ел алычу… Потом Мила важно достала цветную нитку и стала аккуратно обшивать края штанин, еще пять минут назад, несмотря на все перенесенные трудности, составлявших вместе с пиджаком финский костюм. В шкафу, в Москве, их ждала совсем чистенькая, новая жилетка. И галстук… Галстук было жальче всего. Именно жальче, даже жальчее, настолько, что Слава сел и заплакал. Сашок перестал жевать и протянул полупустую знакомую бутыль. Жидкость в ней оказалась несколько иная, но того же разлива.
— Ты что? — темные пальцы не переставая мелькали с иголкой взад-вперед.
— Брюки-и-и…
— У тебя там дырка, — она продемонстрировала сожженый край.
— Зашить!!! — он попытался вырвать у Милы материю.
— Так она же еще сгорела и разорвалась. Ты не заметил?! Слушай, а кто тебя за жопу укусил? — Слава сразу устыдился своей неприкрытости и понял, что так страшно зудело с самого утра. Но кто это мог сделать? Невольно он вспомнил девушку, рядом с которой проснулся…
— Как же я ходить-то буду?
— А мы тебе бриджи сделаем! Не ссы, стильно будет!
«А зачем мне стильно?» — подумал Слава и обиделся. Чтобы успокоиться, он решил еще раз посмотреть на труп, провести дознание, если получится — все-таки, возможно убийство. Сознаться самому себе в том, что ему было просто интересно, он не посмел… Обшарив почти все подходящие местечки, Слава так ничего и не нашел: ни девушки, ни панков, ни акул — как во сне или в детском кино, все исчезло, только плешивый камень. Кто-то вроде говорил ему, что акулы, водящиеся в Черном море, людей не едят, а питаються исключительно селедкой. Но все равно было здорово, только девушку немного жалко. Еще внизу мелькнуло что-то похожее на маленький автомат типа «узи», но он так и не смог достать, совершенно продрогший вернулся к берегу. Закончив уродовать его брюки, Мила принялась из обрывков делать себе что-то; когда она натянула обновку на себя, Слава понял, что это обшитая биссером жилетка, которая сразу покрылась морщинками трещин. Сашку она оказалась впору.
— Ты зачем дамскими украшениями обвешался? — неодобрительно Слава разглядывал браслеты из мелких бус у него не руках, — ты теперь гомосексуалист, что ли?
— Не, я теперь — хиппи! — мальчишка весело ухмылялся, — Я теперь у них жить буду. Мне панки разрешили. Вон, хочешь? Алычи поешь, сам набрал.
— И где это ты ее набрал?
— А тебе какое дело? Слушай, и чего это ты ко мне все время цепляешься?! — Сашок встал и обиженно пошел прочь, оставив на камнях полиэтиленовый пакет, наполненный желтыми шариками ягод.
— Мила, нам надо вернуться в Москву!
— Нет, пока подождем. — не глядя на него, она покачала головой, — До вечера. Сегодня отчим должен свалить в Ялту. Я не хочу попадаться ему лишний раз на глаза.
— Тогда, может быть, ты посвятишь меня в хитрости мировой политики? — никогда в жизни он еще не выражался таким красивым образом, но Мила ответила совсем не красиво:
— Не суйся, куда не звали.
— Значит меня никто никуда ни звал и ни о чем не просил? — он принялся злиться.
— Ну… Ты пойми, тебе же легче будет: с дурака спрос меньше!
— Я еще и дурак!
— Ой, ладно. Полшли в писдом.
— Нет, погоди!!
— Пошли, пошли! Я тебя с ним познакоомлю…
Внезапно ее лицо приобрело какое-то совсем другое выражение, панического ужаса, наверное.
— Быстро!!!
Вдалеке к пляжу шли два человека вполне приличного вида, их Слава раньше не встречал и ничего не почувствовал. Но Мила глядела широко раскрытыми кроличьими глазами именно туда и быстро собирала вещи. Он понял, что не будет спорить, потому что когда между ними и приличными людьми оказались панки, в руках одного приличного, того что поменьше, возник автомат, почти такой же, как на дне. Бежать надо! Бежать! Мила не стала даже одеваться, но Слава натянул «бриджи». Выстрелов не было. Оглянувшись, Слава увидел, что высокий панк, которого сильно шатало, выдергивает из спины бандита стальной штырь. Другой панк валялся на гальке, свернувшись эмбрионом, и было в его посмертной позе что-то банальное и одновременно непристойное. Зато бандит лежал очень чинно — так и не потерял своего приличного вида, пиджак даже на мертвом сидел гладко и подтянуто, лишь грязное пятно вокруг того места, откуда только что выдернули штырь, росло, напоминая о пролитом соусе, о неловких поворотах застольной беседы, о том, как не следует есть котлету по-киевски — но не об автомате «Узи». Автомат, кстати, мирно пекся под солнцем на границе сухой и мокрой гальки: ленивая вода то подкрадывалась к нему, то безучастно отползала. Всем остальным этот автомат, похоже, был и вовсе безразличен.