До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
Белоснежные скатерти, десяток столиков в два ряда, вазочки с одним цветочком, салфетки. Слава пожал плечами: ресторан как ресторан. Только бармен у стойки смотрит на вошедших выжидающе. «Надеюсь, эта пигалица умеет держать в руках не только нож, но и вилку!» — Слава слегка покосился на Милу.
Они подошли к стойке. Слава взял меню. Цены чуть выше московских.
— Балык есть будешь? — спросил у Милы Слава.
— А что это? — она разглядывала бутылки.
— Два балыка, — Слава посмотрел на бармена, тот ободряюще улыбнулся.
Слава посмотрел на балык и поправился:
— Четыре балыка, салат и два бокала…
— Бутылку
Бармен кинул четыре куска на решетку, достал две мисочки с салатом и вопросительно уставился на Славу:
— Водку?
— Красного. Французское есть?
— Нет. Только Массандра.
— Давайте.
Расплатившись, Слава прихватил бутылку и подсел за выбранный Милой столик — в самой серединке у окна. Расставив тарелки, Мила задумчиво смотрела в окно.
— Какой вечер чудесный. Мне никогда еще не было так хорошо, как сейчас с тобой. Даже на морфе…
Слава слегка подавился:
— Да? — пришлось вытереть губы салфеткой.
Девочка сидела идеально прямо, как английская леди за завтраком. В правой руке плавно ходил нож, левая уверено держала вилку. Вино пьет маленькими глоточками. Смакует. Салфетка лежит на коленях, расправленная и накрахмаленная… Слава протянул руку и чуть не опрокинул сначала бутылку, а затем вазочку. Пришлось доставать свою салфетку двумя руками. На рубашке уже плыло несколько пятен. Заложив материю за воротник, Слава попытался представить, что он в костюме и галстуке. Дело пошло лучше. Мясо наконец-то кончилось, и Слава вздохнул свободнее. Кокетливо поглядывая на него из-под дурацкой шляпки, Мила чему-то улыбалась. Только сейчас он заметил, что все волосы убраны под шляпку, тонкие витые лезвия сережек подчеркивали хрупкость шейки, линию подбородка. Непослушный локон все же выбивался из-под полей. У Славы закружилась голова… Ночевать в одной комнате с ней? При всем желании дать ей сейчас меньше восемнадцать было невозможно. Четыре года разницы… Но четыре года через четыре года — это одно, а вот сейчас — другое. Мила посмотрела на него и слегка нахмурилась:
— Что-то случилось? Ты сердишься? — она положила свою ладонь ему на руку.
— Нет, — Слава осторожно убрал кисть.
— Что, деньги считаешь? — перед ним опять сидела прежняя сумасшедшая девчонка с мерзким характером.
Ответить Славе не дали. На свободный стул подсел один из парней, вшестером ужинавшиих за столиком напротив — у стенки.
— Слушай, друг, — пьяно начал парень, — откуда на тебе Петрухины штаны?
Видно, парень собирался взять Славу за грудки, но спьяну промазал и схватил салфетку, поэтому не удержался и упал на соседний столик. Его подхватили товарищи и попытались оттащить обратно к себе.
Парень нелепо размахивал руками, орал:
— Петруха! Петруху грохнули!
Слезы текли по красным широким щекам. Парни, наконец, усадили своего приятеля на место, влили в него рюмку водки… А Славу отпустило мучавшее его целый день напряжение. Вот они, враги! Все парни были в черных футболках и высоких кованых ботинках на шнуровке. Кожаные куртки с заклепками болтались на спинках стульев. «Рыбки»!
Эти «рыбки», правда, были не при деле: просто сидели в кабаке, пили свою водку. По-настоящему пьян среди них был только один, тот, который пристал к Славе.
Остальные посетители сделали вид, что ничего не заметили, продолжали «культурно отдыхать». Толстый мужичок с подстриженными «ежиком» седыми волосами, цветастая рубашка, растопыренные пальцы, на столе — коньяк. Напротив мужичка — непомерно высокая блондинка в шортах канареечного цвета, сквозь слой макияжа электрически светится професиональная полуулыбка. Две пожилые дамы едят бутерброды с икрой и обмениваются короткими фразами. На одной из дам — полупрозрачный сарафан, открывающий взорам всех желающих морщинистую веснусчатую спину. Серьезные молодые люди в джинсовых рубашках, трое, напряженно говорят о делах. Две одинокие девушки в черных коротких платьицах. У одной в ушах блестят тяжелые золотые серьги. Из динамиков тихо шепчет джаз — саксофон, бас и повизгивающий органчик.
Пьяная «рыбка» успокоилась. В самом деле: мало ли, кто какие носит штаны? Слава осторожно прикоснулся к руке Милы, кивнул на парней в черном.
— Они. Мотать надо.
Мила замотала головой.
— Нет. Здесь хорошо. И эти за нами не гонятся, просто так сидят.
— Да ты…
— Я допью вино. Дослушаю музыку. Потанцуем?
— Ну уж нет!
Мила начала подниматься из-за стола.
— Тогда я сама приглашу…
Но она никого не успела пригласить. Грохнула входная дверь. На пороге стоял амбал в зеленой рубашке и синих тренировочных штанах с пузырящимися коленями.
— Серега! — заорал амбал, растопырив загорелые лапы, и потопал к стойке. За амбалом ввалилось еще несколько таких же мужиков, в рубашках и тренировочных штанах.
Бармен на миг брезгливо сморщился, потом заставил себя улыбнуться и пожал амбалу протянутую лапу.
— Серег, налей, будь другом!
Бармен налил водки в рюмку.
— Стаканов, что ли, нет? А? — амбал развернулся к своим, — мужики, смотрите, куда льет! На стакан пожидился! Серег, ты ж, вроде, в Питере жил!
— Да вот, вернулся… — ответил бармен, — работу дали.
— Здесь, что ли? — амбал презрительно оглядел посетителей, скользнул взглядом по Славе, благополучно миновал деловых молодых людей и уперся в «рыбок».
— А что, — начал оправдываться бармен, — хорошие деньги…
— Да я ни за какие деньги не стал бы педрилам водку подносить!
Другие амбалы, собравшиеся у стойки, одобрительно загалдели. Первый начал заводиться:
— Кто у тебя здесь? Вот эти — кто? — он оттолкнулся лапами от стойки и подошел вплотную к парням в черных футболках. Парни спокойно пили водку, будто речь шла не о них. Амбал ткнул пальцем в одного, с небольшим «гребешком» на голове и стальной сережкой в левом ухе.
— Ты посмотри на себя, а?!
Парень нехотя поднялся. Улыбнулся.
— Чо лыбишься, козел? — амбал расправил покатые плечи и с внезапной ненавистью уставился в глаза парню. Парень продолжал молча улыбаться. Потом сказал отчетливо:
— Грудь широкая, батя? Широка грудь — легче перо воткнуть!
И тут же, молниеносно выхватив из-за пояса длинную финку, вонзил ее амбалу в грудь, слева, как раз там, где под толстыми слоями жира и мяса должно было находиться сердце.
Амбал даже не успел охнуть, просто свалился замертво. Его приятели, зарычав хором, кинулись, сбивая столики, к парням. Саксофон, бас и органчик утонули в женсом визге и хриплых матюгах. Три серьезных молодых человека вскочили с мест, в руках у всех троих оказались пистолеты.